Три менялы

Малышка опять сломала игрушку.

– Мама Вика, опять… – Вера протягивала ей безголовое туловище куклы.

Матильда уже не раз чинила эту игрушку, голова очень туго садились на место, удивительно, как ребенок ухитряется ее постоянно снимать… Попыталась воткнуть голову в отверстие в туловище, но не получилось – в последнее время у нее после дойки стали сильно болеть кисти рук.

– Ну что же ты так неосторожно? Не получается у меня… – вернула она девочке куклу в разобранном виде.

Вера тут же направилась к Николаю:

– Никак, – попыталась она заинтересовать своей проблемой взрослого, но тот читал книгу и совершенно не обращал на нее внимания.

– Никак! – повторила Вера.

И поскольку тот продолжал читать, стукнула его куклой по руке.

– Я тебя сейчас так стукну! – неожиданно отреагировал Николай.

Вера испуганно отпрянула, скривилась, готовясь заплакать, и оглянулась в поисках защиты на Матильду, но та не успела ничего сказать.

– Иди сюда, Вера, я сделаю, – позвал ребенка Александр.

А Матильде еще неприятнее стало одутловатое лицо Николая, его бесцветные глаза навыкате, постоянный презрительный изгиб тонких губ, наглый взгляд в упор. Ей приходилось мириться с хамством свекрови, но там она ставила перед собой задачу сохранить всеми силами семью и позволяла Сусанне хамить ей. Сейчас же она совершенно не обязана была терпеть постороннего мужика, но и не выгонишь ведь его на мороз!..

Вера послушно направилась к Александру. Тот взял куклу, попытался вставить головку, но руки, ослабшие за время болезни, еще плохо слушались. Матильда даже замерла, чтобы не вспугнуть, не помешать, так она обрадовалась, что парня что-то заинтересовало, что наконец он захотел что-то сделать.

– Давай сюда, – Николай вскочил, выхватил игрушку из рук Александра и одним движением посадил головку на место.

– На, дивчина! – и довольный собой вышел из комнаты, наверно, пошел на кухню за хлебом и молоком. По дороге он сдвинул с места своим крепким бедром кресло, потом журнальный столик.

Александр отвернулся к стене, закрыл глаза. Матильда вышла из комнаты. Где-то на втором этаже ей однажды попадались на глаза гантели, эспандеры. Она нашла их, принесла и положила на стул около Саши.

– Тренируй руки. Пролежал столько без дела, к тому же почти ничего не ешь и хочешь, чтобы руки оставались сильными. Так не бывает, работать надо.

Он глянул на гантели и опять отвернулся.

– Только ты побыстрее приходи в норму, а то Вера слишком часто куклу ломает, у Николая же такие порывы редко случаются.

И Саша вдруг улыбнулся и взял резиновый эспандер, а ей захотелось поцеловать его за эту улыбку.

– Ты, наверно, раньше занимался спортом? Каким?

– Всем понемногу – и плавал, и на велосипеде гонял. Немного боксом…

– Вот что я не люблю, так это бокс. Что в голове останется, если по ней молотят, как по груше?

– Потому я и бросил его, – снова улыбнулся он. – А в последнее время просто качался на тренажерах, делать было больше нечего – или водку пить, или качаться… Вот Сергей – явно бывший спортсмен.

– Да? А Николай?

– Этот ходку имеет.

– Ходку? В смысле, он сидел?

– Уверен, сидел, и явно не за мочеиспускание.

Поначалу было естественно, что Матильда подает больному еду в постель, по первому зову несет чай, меняет влажные рубашки. Но время шло, и Саша почувствовал неловкость, что вынужден пользоваться ее услугами.

– Прекрати извиняться, мне с вами все же веселее, чем одной, так что расплачивайся разговорами, – шутила она.

Однако Матильду немного царапало, что он совершенно не стесняется ее. То ли так привык, что она обслуживает его, то ли не воспринимал ее как женщину. А вот ее тянуло к мужчинам… Или это просто после длительного одиночества, или Менялы так подействовали, но каждый раз, меняя Саше белье, она чувствовала, как начинает колотиться сердце. Ах, как это не вовремя, не к месту… Что это она стала такой чувственной? Почему сейчас в этой глуши она видит в своих постояльцах мужчин, а не бесполых собеседников, как это бывало раньше? Ей все время хочется общаться с ними, даже немного флиртовать… А ведь они должны быть для нее просто товарищами по несчастью… Про себя она посмеивалась: похоже, у нее начался подростковый период – тот, когда впервые возникает интерес к противоположному полу, тот, что она пропустила в юности.

Но по мере выздоровления мужчины тоже стали вести себя с ней совсем не по-дружески. Однажды, когда она обтирала Александра влажной губкой, он вдруг взял ее руку и, накрыв своей теплой ладонью, прижал к себе.

– Вика…

– Что?

– Нет, нет, ничего… – он выпустил руку. – Я уже сам могу это делать…

Ну что же, сам так сам… Но если честно, ее совсем не тяготила забота о нем. А вот Николай, его неприятные привычки раздражали все больше. Особенно не нравилась его манера не закрывать за собой дверь в туалет. Матильда уже натыкалась на него. Распахнет дверь, а он сидит на унитазе с книгой в руках, читает. И ни тени смущения: «Заходи, Вика, поговорим!» Да еще его неуклюжие ухаживания: схватит за руку и держит, не вырвешь! Ладно бы что-то говорил, а то уставится и молчит.

– Ну и что ты меня держишь? – злилась она.

– А ты что, сама не понимаешь?

– Не понимаю…

– Не маленькая ведь.

Сергей, проходя мимо во время этой содержательной беседы, как-то обронил:

– Воркуете, голубки…

Неужели это похоже на воркование?

– Николай, прекрати эти свои штучки, надо что-то сказать – говори, но за руки меня не хватай.

– А за что можно?

Матильда оттолкнула его и вышла. Потом и Сергей как-то приобнял ее за плечи. Она сразу отстранилась, а он обиделся:

– Что, мне нельзя?

– А разве кому-нибудь можно? Я никому не позволяю себя лапать.

– А Николаю можно…

– С чего ты взял? Просто я хорошо воспитанна, а то давно бы уже врезала по уху…

– У-у, какая недотрога! – протянул он, но явно почувствовал себя неловко. – Как же ты замуж вышла?

– Ты путаешь: одно дело, когда ухаживают, другое – лапают от скуки или от того, что надеются на авось: вдруг обломится…

– Может, Николай и от скуки, а я нет…

– Да брось ты… Сколько вы уже здесь? Слишком длительное воздержание…

– С тобой трудно говорить…

– Вы все трое хвосты распушили, но ведь видно, что это только от безделья.