Три месяца, две недели и один день

— Давлю? Ну, возможно, ты не оставляешь мне иного выбора. Ты хочешь уйти? — буквально глаза в глаза подавленно спрашиваю я, вымотанный этим напряжением не только последних минут, но и дней. — Ты передумала? По поводу нас?

— Нет, — почти вскочив, хотя в её состоянии это и вряд ли можно так назвать, Лив подходит ко мне, выглядя желающей ударить. По крайней мере, это то впечатление, что неуловимо возникает у меня при взгляде на неё, и всё это становится слишком. То, чему я её подвергаю. То, какой она становится из-за некоторых моих высказываний и слов. То, что ей, вероятно, захотелось сближения, чтобы получить которое, она почувствовала необходимость встать. — Я хочу просто…

— Ты хочешь просто подождать, да? — я усаживаю Лив обратно на кровать и сжимаю её левую руку между своими двумя ладонями, уже менее яростный, несогласный и жёсткий. — Лечь ещё ненадолго? Может, всё-таки… — мне всё это совсем не нравится. Но я явно не могу стоять на своём вопреки чужой воле и не могу принудить кого бы то ни было ехать в больницу силой, пока для этого нет сильно весомых причин, хотя я даже не знаю до конца, что считать действительно значительным.

— Нет, не нужно. Прошло тогда, пройдёт и сейчас. Я уверена, что просто устала, — или же она просто хочет так думать. Что переутомилась, или что-то подобное. Но её лишённый особой тревоги облик вроде успокаивает меня что ли. Из нас двоих мне всё равно не может быть очевиднее, что Лив чувствует или не чувствует внутри себя в плане физической составляющей. Я могу довериться. По крайней мере, постараться.

— Не сторонись меня, ладно? Я не хотел быть таким вспыльчивым, — прошу я фактически с мольбой, ощущая её же во взгляде и в позиции, занятой телом. Тоска по прикосновению снедает меня, и во мне оживает страх, что Лив может уже никогда не дотронуться до какой-либо части моего тела или кожи вновь. Что я спугнул этот эмоциональный порыв раз и навсегда. Мне хочется вернуть его как можно скорее.

— Я знаю, Дерек. Я такая…

— Ничего. Не страшно, — я не знаю, что именно она собиралась сказать, как конкретно себя назвать, но это и неважно для меня. Я принимаю её и принимаю в ней всё, что есть, и всё, что вижу.

— Ты ляжешь рядом? Обнимешь меня?

— Никогда не спрашивай о таком. Тебе не нужно.

Переодевшись во всё домашнее, я не медлю сверх необходимого и забираюсь под одеяло близко к женскому телу, и невольно прислушиваюсь к дыханию, пока кажущемуся на удивление мирным и спокойным. Это способ гарантированно не пропустить в нём ни малейшего изменения, если таковое произойдёт.

— Тебе необязательно так слушать меня, и это ничего, если ты вдруг заснёшь.

— Нет. Я не хочу.

Но спустя какое-то время мои веки начинают тяжелеть и автоматически желать сомкнуться. Я пытаюсь бороться с ними изо всех сил, но в конечном итоге решаю, что это, наверное, не будет большой проблемой, полежать с закрытыми глазами пару-тройку минут. От этого я не стану глухим и смогу по-прежнему всё слышать и контролировать, и останусь в бодрствующем сознании. Но когда я открываю их снова, вокруг меня сплошная темнота, торшер больше не освещает её так же, как и телевизор, и в первое мгновение я даже не сразу вспоминаю, где нахожусь. Но, немного привыкнув ко мраку, различаю знакомую обстановку собственной спальни, а потом по моей коже мурашками проходит тихий голос. Неужели я всё-таки заснул?

— Дерек… Дерек.

— Лив? — я распознаю её сидящей и сам мгновенно поднимаюсь из лежачего положения. — Тебе нехорошо?

— Кажется, что-то не так. Он никогда не пинался так сильно. Я не уверена, что это вообще был толчок. Думаю, нам лучше… — она не договаривает, кажется, слегка взвинченная и встревоженная, судя по голосу, но мне это и не нужно. Слышать его таким достаточно непривычно для того, чтобы смахнуть с себя всякую сонливость, по крайней мере, на данный момент. Дотянувшись рукой до светильника с целью его включения, я отбрасываю одеяло прочь. Наверное, я ожидал увидеть кровь. Много крови на самом деле. Но передо мной лишь девственно чистое постельное бельё, и я даже не осознаю, что не дышал, пока не совершаю шумный вдох, после некоторого перерыва заполняющий лёгкие буквально до отказа.

— Я помогу тебе собраться, и потом мы позвоним врачу, — единственное, что говорю я. В этот раз Лив уже не произносит ни слова против, что, наверное, должно меня в некотором роде радовать, но я могу думать лишь о том, что ей, возможно, больно или некомфортно. Уже настолько сильно, что даже она не может вынести мысли о том, чтобы снова отказаться.