Три месяца, две недели и один день

По приезду в клинику нас уже ждут на нужном этаже. Прежде, чем я успеваю сказать хоть что-то Лив или её врачу в дополнение к телефонному разговору из дома, её увозят от меня, прячут за дверями, за которые мне пока нельзя. Оставаясь под ними в полном одиночестве, кажется, на протяжении вечности, я ничего не хочу сделать больше, чем проигнорировать запрет, сломать все замки, если таковые имеются, ворваться в нужную палату или помещение и проорать, что я Дерек Картер. И что ещё не родился тот человек, который может мне что-либо реально запретить, а потом потребовать ответов и стоять на своём до тех пор, пока они не будут мне даны. Но я лишь думаю о том, что бы сделал, пытаясь столь своеобразным образом держать себя в руках, и на самом деле никуда не двигаюсь, словно мёртвый или окружённый застывшим бетоном. Ожидание ощутимо затягивается, а мысленная пытка сжимает мои дыхательные пути в узкое кольцо, едва пропускающее кислород в лёгкие. Я оживаю лишь в тот благословенный момент, когда двери приходят в движение, являя мне нашего врача. Что бы там ни было, лучше знать хоть что-то, чем пребывать в преобладающем неведении. С меня и так уже достаточно. Больше я просто не выдержу.

— Ну что с ней? — вся в зелёной униформе и в удобных мокасинах на ногах, женщина снимает маску со своего лица, по которому даже без неё мне не удаётся ничего понять. Потому что врачи, пожалуй, в принципе профессионально закрытые, и в их случае глаза, наверное, крайне редко зеркало души. Лишь сжав ткань медицинского назначения в правой руке, врач кратко и без предисловий отвечает мне:

— У неё схватки.

— Тренировочные? — это буквально первое, что приходит мне на ум. Голова словно включается, а мозг активизируется, несмотря на то, что обычно в первом часу ночи я всегда сплю и отдыхаю, услужливо напоминая о том, что ему давно известно. Какая-то часть меня даже сейчас стремится и желает снова оказаться в постели как можно скорее, чтобы вернуться к прерванному сну, и как раз-таки с этой целью ищет всевозможные лазейки. Но врач качает головой. Хотя я вряд ли действительно осознаю следующие слова так скоро после того, как они были сказаны, всё во мне буквально кричит о том, что о возвращении домой и обо всех вытекающих отсюда позитивных действиях на ближайшее время я вполне могу забыть и больше не вспоминать.

— Нет, мистер Картер. Вполне себе обычные. И уже почти регулярные. Хоть пока и слабые. Ориентировочно каждые двадцать минут, иногда через двадцать пять. Раскрытие четыре сантиметра. При нормальных обстоятельствах на такой стадии они уже должны быть более частыми, но пока это не так, и, если в ближайшее время ничего не изменится, нам придётся её простимулировать.

— Что это значит?

— Что в относительно ближайшее время вы, вероятно, станете отцом.

— То есть вы говорите мне, что она…?

— Да, сэр. Она рожает.

— Но ещё целый месяц, — не способный назвать какие-то вещи своими именами, это я произношу на автомате, не думая. Будто, если поступить так, сказать что-то о сроках вслух, всё мгновенно прекратится, и Лив доносит эту беременность, не создавая ситуацию с недоношенным ребёнком. Но только последнее словосочетание проскакивает в моей мысли, как я, возможно, прихожу в бешенство. Хотя и не знаю, из-за чего или кого именно. — Она звонила вам пару дней назад, но вы не придали этому значения. Если бы мы приехали ещё тогда… — если бы она сказала мне, ничего не утаивая… Если бы я настоял съездить на осмотр, не дожидаясь назначенного визита, который теперь и вовсе не понадобится… Слишком много сослагательного наклонения. Жизнь его не терпит.

— Никто не скажет вам наверняка, как всё могло бы быть, и я тоже не могу. В основе преждевременных родов масса различных факторов, начиная от физиологических, например, конституция тела и операционные вмешательства, и заканчивая социальными, к числу которых как раз относятся все стрессы и прочие негативные явления. Но я вас уверяю, что сделаю всё, что в моих силах, ради матери и вашего ребёнка, кроме того, чтобы остановить сам процесс. Это уже невозможно. Если решите быть с ней, то можете войти. А сейчас прошу меня извинить. Я должна вернуться к Оливии.

Глава тридцать вторая