Три мужа для Кизи

– Да, я человек лишь отчасти! – прорычал Сиб, сжимая кулаки. – Только часть во мне от человека! Меня не спросили… таким зачали… я просто хотел выжить. Я не хотел сдохнуть! Да, я люблю схватки и играть. Но я не ракшас! Я не живу в тамасе! Ну… – под моим взглядом смутился. – Не всегда… раджас – моя стихия. Я гордый. Я обожаю соперничество. Обожаю, когда опасность где-то рядом со мною. Я в чём-то люблю, когда я могу умереть. Там сладко, когда достаётся сильный соперник, а конец схватки предугадать невозможно! – мечтательно улыбнулся, смотря куда-то поверх наших голов. – Так страшно, когда понимаешь, что можешь сдохнуть из-за него. Когда понимаешь, что доигрался, зря с ними спорил. Когда их кольцо сжимается вокруг. Когда тебя загнали на край скалы и до обрыва остались один или два шага… так дико страшно! И так приятно… если я изогнусь… если я извернусь – и соперник вдруг напорется на мои когти или на моё лезвие! Если меч вдруг выроню из растерзанной когтями руки, а он пнёт моё оружие – и оно улетит далеко-далеко. И кто-то, смеясь, наступит на него лапой, из врагов. А тот снова прыгнет на меня, такой близкий… если я упаду и прокачусь между его ног, а он шмякнется в пропасть! – снова мечтательно улыбнулся. – Только что его мохнатая туша нависала надо мной, а тут он, рыча, летит с горы… – руки невольно сжал. – И… шмяк! Такой дивный приятный звук, когда эта огромная туша разбивается о камни в бездне вместо меня. Когда сочно хлюпает расшибленная плоть, и хрустят кости моего врага!

Глаза его загорелись каким-то жутким огнём, отчего Мохан, из-за которого я выглядывала, начал трястись, но Сиб, не заметив, продолжал, глядя безумными глазами куда-то поверх нас, словно снова увидел ту страшную схватку:

– Когда я вижу страх в зелёных глазах его собратьев. Я потерял свой меч. Но я им улыбаюсь. Я улыбаюсь им, а они вдруг начинают меня бояться. И исход может стать другим. Ход битвы уже переломан. Это щекочет нервы… так сладко! Я буду искать это чувство во снах и потом… хмельной напиток не может стать таким сладким, таким опьяняющим, как схватка… хмельной напиток задевает только сознание, только дурманит плоть… а в схватке сердце бьётся бешено-бешено… я вижу, как сердито горят глаза моих врагов. Как насмешливо. Вижу, как в их глазах загорается страх…

Мохана опять передёрнуло.

– Боишься?.. – насмешливо сощурился асур. – Только что шипел на меня, щенок, а теперь уже боишься? Перечить решил мне?!

Музыкант молодой от ужаса окаменел. Я торопливо выскользнула из-за него и встала между ними. Меня увидев, Сиб дёрнулся. Миг – и глаза снова стали человечьими. Уже спокойнее, обиженно даже, юноша из нелюдей проворчал:

– Я люблю драться и охотиться, но я не сжираю моих врагов. И людей не ем. Что вы?..

Так ведь и поссориться могут. Хотя он, кажется, пытается успокоиться. Или хотя бы как-то оправдаться передо мной. Именно передо мной. Хотя бы из благодарности пытается контролировать свою природу. Ракшасы, говорят, не останавливаются. Они как безумные. Кровожадные. Жестокие. Но Сибасур пытается себя контролировать, хотя бы из благодарности. И это у него отчасти даже получается. И вот ведь… он очнулся страшно голодным, но полез в реку охотиться. Мог бы перегрызть нам с Моханом глотки и съесть бы нас, двоих, раз мы очутились рядом и ещё заснули от усталости. Но этот нелюдь не тронул нас. Полез охотиться за рыбой среди хариалов. Поссорился с теми. Поймал одного. У него, похоже, сил-то почти не было, но вот ведь, полез на сильного соперника. Победил. И… съел. Хотя… этот вырванный желудок… разодранный, выпотрошенный… кажется, что Сиб и вправду побрезговал есть крокодила, прежде чем проверил, что ел тот сам. Даже если он соврал, что прямо уж и допытывался, чего там местные хариалы едят. Умирая от голода, Сиб всё же побрезговал начинать есть непонятно что.

– Ты не ракшас, – сказала я серьёзно. – Иначе бы ты сожрал нас, голодный и обессилевший. Мы были рядом и беззащитны, спали…

– Я… – дыхание у асура перехватило. – Чтобы я… съел тебя?! Ты… – голос его дрогнул. – Ты считаешь меня чудовищем? Т-ты…

Но он не бросился на нас. Резко развернулся. И пошёл от нас по берегу, волоча за собою раненную ногу. Кровь смыла хрупкую корку. И через несколько шагов уже за уходящим кшатрием тянулся кровавый густой след. Ох, а он только-только сил собрал немного, чтобы хватило на охоту! И, кажется, ещё и не наелся совсем. Ему не хватит сил, чтобы уйти далеко.

Пользуясь тем, что Мохан был совсем растерянный, я метнулась след за асуром. Бинкар вроде опомнился, руку протянул… но опоздал.

Догнать тяжело раненного было не сложно. И обогнать. Хотя он отчаянно старался передвигаться быстрей, как мог. И, шумно дыша, я встала на пути у него. Юноша сначала отпрянул, но, разглядев меня, растерянно застыл.

Сказала громко:

– Я верю тебе, Сиба… Сиб! Я верю тебе! Даже если ты не человек.

– Я… – возмущённо начал он.

Но я перебила его, боясь, что он не услышит и уйдёт: