Три небылицы за постой

– Да-а-а… Собрали мы пленных, привели к самому главному воеводе. И за такое славное применение артиллерии меня уж хотели было к офицерскому чину представить, – крутит солдат усы. – Да я дал оплошку, и сам всё испортил. На радостях, что производят меня в штабс-капитаны, заложил я в свою пушку двойной заряд опилок. Ба-бах!!! Пушку разнесло в клочья, а всех тех, кто даже на отдалении стоял, пришлось нести в лазарет безрукими: всем, как есть, одни лишь руки пооторвало. Оторванные руки собрали, и отнесли докторам отдельно. Лекарь полковой смотрит – руки свалены в кучу без разбору. И давай их на место пришивать всем подряд, кому какие достанутся. И что, из этого вышло? Полное безобразие! Писарю руки трубача достались, трубачу – барабанщика, барабанщику – повара, повару – пушкаря, пушкарю – писаря. И пошла у нас из-за этого полная неразбериха. Руки писаря, вместо того, чтобы бумаги штабные писать, в рот писарю перья гусиные суют вместо трубы – они же в этому привыкли! Барабанщик в барабане кашу варить надумал, а повар – свой котёл с горячей кашей на супротивника навёл, и – давай из него палить вместо пушки. Правда, стрелял он плоховато. Надо было целиться в лоб, а он – ложкой в рот, к тому же, в свой. С пушкарём совсем худо. Полковник даёт команду: «Фитиль поджигай! Пли!», а его писарские руки вместо этого фитилём начинают на пушке какие-то каракули выводить. Ну, так, привычка же – с ней ничего не поделаешь.

– Да у одних ли вас такое? – сокрушается старуха. – Вон, в соседней деревне, отставной гусар уговорил батюшку взять его звонарём. Ну и зазвонил он! Надо было благовест, а он вызванивает: «Ой, налейте мне, налейте, а то с горя утоплюсь!..»

Ну а солдат, знай, свою речь ведёт:

– …Приехал в наш полк главный воевода, стал разбираться, что стряслось и почему? Кто всю эту конфузию учинил? Кто сему безобразию виновник? И доискались-таки, что это я с зарядом опилок оплошку дал. Тут же прогнали меня из артиллерии в кавалерию. А там – тоже служба не мёд, тоже не из простых и лёгких. Под седло отписали мне из табуна клячу заморённую – мерина захудалого, что одну ногу волочил, другой хромал, а ещё двумя на бегу заплетался. Саблю дали тупую-претупую. Я её дня три точил. Но сабля, там, сбруя – дело поправимое. А вот с мерином – прямо, беда! Сколько ни гатил в него корма, сколько ни пас, а справнее он никак не становился. Седло на него положу – качается, сяду верхом – падает. А как дадут команду коннице в битву скакать – совсем худо дело. Отставать-то от прочих никак нельзя, а то ведь и заругают, да ещё, чего доброго, дезертиром объявят. Что тут будешь делать? Но я придумал, как выйти из положения: чтобы быть при коне в бою, я его на себе таскать приспособился. Так вот с мерином на плечах и бегал в бой. Левой рукой за хвост его придерживаю, чтобы не свалился, а правой – с чужими конниками рублюсь. Целый месяц так промаялся – сил уже никаких не осталось. А мерин, зараза, как видно, обвыкся с такой лёгкой службой, во вкус вошёл. Ну, а кому не понравится на чужих плечах ездить? Дошло до того, что только трубач протрубит поход, он уже сам бежит, и начинает мне на спину моститься.

– Ну-у-у-у! Твой мерин цельный месяц привыкал на тебе верхом ездить, а мой хрыч, – старуха кивает в сторону своего деда, – всего только раз за него дров для бани нарубила, когда он со спиной маялся, так он теперь, как баню топить, сразу за спину хватается. Так что – верю, верю, ездил на тебе мерин, ездил!

– А я только правду и вещаю! – смеётся солдат. – Так, вот! Вижу, значит, я – дело скверное. Прямо сказать – хуже некуда. Надо коня получше искать. А где его найдёшь? На ту пору мы квартировали подле большой деревни, где шла богатая ярмарка. И мне присоветовали отвести свою клячу туда, продать, а взамен, там же, купить хорошую лошадку. Повёл я мерина на ярмарку, нашёл на него покупателя, наврал ему три короба, будто конь у меня – огонь, хоть пахать на нём, хоть скакать… Тот давай со мной торговаться. Народу вокруг нас собралось – толпа. Да все какие-то смуглые, кучерявые. Долго мы торговались, а в цене так и не сошлись. Пошёл я назад к нашему биваку, мерин сзади за мной на поводу идёт. Иду это я, и никак в толк не возьму: что это топота копыт не слышно, и почему все встречные от меня шарахаются, их лошади на дыбы встают? Оглянулся, а за мной вместо мерина медведь идёт. И когда только успели моего коня на медведя подменить?!

– Сущую правду вещаешь! – продолжает твердить старуха. – Наш сват как-то, было дело, пошёл на базар купить себе петуха да с пяток куриц на развод. Помнит же, что самолично и куриц и петуха в свой мешок сажал. А домой приехал – в мешке сидят вороны, да ещё и пара сов. Ну, а что поделаешь? Сделал отдельный птичник, запустил их туда. Стали нестись они, да помногу так! Сват говорит, совиные яйца вкуснее вороньих.

Коробейник с монахом, видя, что и солдату не удаётся старуху удивить, совсем пригорюнились. Заранее переживают, что придётся им в чистом поле ночевать. А солдат – хоть бы что, знай, рассказывает: