– …Хотела она его под руку взять да во дворец вести, а он от неё – шасть в карету, и – дай бог ноги! Только пыль столбом поднялась. Тут и принцесса ударилась в слёзы – за этот только день пятый по счёту жених сбежал. Что ей делать? Как в девках-вековухах не остаться? И тут она меня увидела. Говорит: «А давай мы с тобой обвенчаемся?!» Тут и луковый царь ко мне подходит, обещает в приданное отписать мне половину своего лукового царства. Недолго думая, дал я им своё согласие, и начали во дворце готовиться к свадебному пиру. На столы ставят лук мочёный, лук толчёный, жареный, вареный и пареный. Ну а мы с принцессой поехали венчаться. Подали нам соломенные сани, запряжённые воробьями, хлестнул их возница хлыстом из лукового пера, и понесли они нас неведомо куда. И тут – надо же такому случиться! – разразилась страшенная буря. Разметало сани в разные стороны, и упал я прямёхонько на хозяйский купеческий двор. Гляжу, а хозяин уже дома, сидит у окна, чаи распивает. Увидел меня, осерчал. «Где, – спрашивает, – шлялся? Мы уже неделю как воротились, а тебя всё нет. И что это за бурьян у тебя на голове растёт? Получай расчёт, и проваливай на все четыре стороны!» Вот так и стал я вольным коробейником.
– Очень правдива твоя история, очень! – похвалила его старуха. – Особливо верно про прожорливое чудище, кое ваш корабель проглотнуло. Что далеко ходить? У меня самой такое же чудище в свином хлеву хрюкает. Что ни дай – всё сожрёт прорва ненасытная. Думаю, ежели бы то чудище ей встретилось, так, поди, и ахнуть не успело бы, как она бы его слопала!
Видят путники – бабку удивить не так-то просто, и свою небылицу начал монах:
– Пошёл я как-то раз в святые места. Иду я чистым полем, тёмным лесом, по дороге и бездорожью. На пути у меня большущий холм. Поднялся я на него, и увидел птиц самых разных великое множество. Прямо, как будто со всего белого света слетелись. И вороны там, и журавли, и перепёлки и кукушки… Шум подняли, гвалт, чего-то ругаются меж собой, чуть не дерутся. Подошёл я к ним поближе, начал расспрашивать: о чём, дескать, спор идёт? Птицы мне и поведали, что собираются себе царя выбрать. И уж третий день спорят, кто лучше: орёл, сова или соловей? Орёл – он, вроде, самый сильный. Сова, как бы, самая умная. Ну а соловей – самый голосистый. «Может ты, – говорят, – божий человек, посоветуешь нам, кто из них лучше?» Подумал я и говорю: «Орёл и в самом деле сильнее всех, да больно высоко летает. Если кого из подданных обидят – попробуй, докричись до него. Сова умная – спору нет. Да вот только спит весь день, тогда как все другие птицы не спят. Вот и выходит, что лучшего царя, чем соловей вам никак не сыскать! Летает он невысоко, поэтому видеть его всяк сможет. И днём не спит – будить не надо, и песни поёт – сердце радует». Обрадовались птицы, устроили богатый пир, меня на него позвали. Сел я за стол, выпил кубок птичьего вина, и случилось со мной диво-дивное: вместо одежды выросли на мне птичьи перья, нос клювом вытянулся, Ноги стали лапами когтистыми, руки в крылья обратились…
– Это тебе, милок, ещё повезло – в птицу обратился, – качает головой старуха. – А то мой деверь только в свинью обращаться и может, ежели лишку хлебнёт!
– …Удивился я, испугался, а тут, откуда ни возьмись, появился охотник с сетями. Все птицы поднялись и разлетелись, кто куда. А мне как быть? Я летать-то даже и не пробовал! Поймал меня охотник, посадил в клетку, понёс на ярмарку продавать. Купил меня хозяин бродячего цирка. Начал меня по разным городам возить, за деньги людям показывать, да всяким штукам обучать. Где только я за ту пору ни побывал?! И на ярмарках, и на площадях городских, и в жарких краях, и в студёных. Хозяин цирка человек непутёвый был – кормил меня плохо, и под дождём я мок, и на морозе замерзал. Не вынес я жизни такой, и околел. Выбросили меня с мусором на свалку, там его сгребли и сожгли. Остался от меня один пепел. А через день-два прошёл дождь, и вырос я из того пепла дубом, высоким да раскидистым. Уж, сколь желудей с меня собирали! Мешков по полста – не меньше. Годов сто я рос. И вот, однажды пришли лесорубы и срубили меня. Обрубили сучья и повезли на лесопилку. Там распилили на доски, отдали столярам. Они из меня наделали всякой мебели – лавок, столов, стульев… Вон, и прялка, на который ты прядёшь, тоже из того дерева сделана.
– Из того, из того, – соглашается старуха. – Правда, она кленовая. Но – кто знает? Может ты был – или дубовым клёном, или кленовым дубом?