Три недели из жизни лепилы

И я понимаю, почему. Для Венеры, как и для многих других женщин, она самая выгодная. Ритмично вздымаются мячики грудей с торчащими сосками, кошачья спинка и округлая попка попеременно выгибаются, животик с пупком оригинальной формы сокращается — все в оптимальном ракурсе. Копна каштановых волос (она подкрасилась?) словно паранджа закрывает чуть-чуть восточное лицо с миндалевидными глазами под длинными дрожащими ресницами. Чувствуешь себя эдаким Capдарапалом.

В тусклом свете, пробивающемся сквозь тюлевые занавески, ее кожа казалась еще смуглее, еще бархатистей. Я развел в стороны темные пряди, чтобы увидеть, как в последние мгновения перед оргазмом раскроются пухлые губки и на меня обрушится шквал отборного мата:

— Е*и меня, е*и, е*и, е*и мою п**ду!

Мы кончили одновременно. Я не фанат синхронности в сексе, но Венера свято верит в дешевую символику. Насчиталась популярной литературы.

Неплохо. Но это — не «золотой дубль».

В электричке я не мог заснуть и остервенело тер глаза. Это неправильно. Если молодое мужчина по-настоящему хочет спать, он будет спать — под грохот канонады, стоя на голове или по шею в ледяной воде. Неужели старею?

У Мишки собралась разношерстная компания. Пейсатые ортодоксы из тех, кто марширует перед отделениями милиции с транспарантами провокационного содержания, добиваясь привода с автоматическим получением статуса политбеженцев. Медработники. Богема. Куда ни глянь, всюду сидели, стояли, пили, закусывали и спорили незнакомые или малознакомые люди. Ира и в самом деле оказалась очень эффектной дамой. И хорошей хозяйкой — в салонном понимании этого слова. Она переходила от группки к группке, для каждой находя пару добрых слов. Стол был шведским по форме, но отнюдь не по содержанию — шла вторая неделя «отходняка» в режиме стендбай и третий день — нон-стопа.

Я примостился в уголке, съел ложку «оливье», пригубил «Салюта» и перекинулся несколькими дежурными фразами с докторами «кардиореанимации». И музыку, и телик уже упаковали. Так что придется обходиться без танцев. Да и пространства для танцев маловато.

Мишка тщетно пытался вырваться из цепких лап борцов за свободу евреев. Проводы все больше и больше напоминали поминки. Я вытащил сигарету. А, черт! Зажигалку дома забыл.

Вокруг одни некурящие. Поборники здорового образа жизни и безопасного секса. И это правильно — зануды не должны размножаться.

Зевая и натыкаясь на гостей, я побрел на кухню. На кухне дым стоял коромыслом. Нашлись-таки родственные души. То есть даже не души, а три широкие спины в почти идентичных, но, бесспорно, аутентичных, джинсовых куртках.

— Огоньку не найдется?

Спины повернулись на девяносто градусов, и в образовавшемся проеме моему взору предстала фантастическая мулатка в цветастой блузке и короткой юбке. Она оккупировала единственный свободный табурет таким образом, чтобы каждый входящий мог рассмотреть ее полутораметровые ноги во всех деталях — от черных полусапожек до бежевых трусиков.

Я ощутил вкус шоколада во рту и небывалый прилив сил. «Коренной» кавалер, блокирующий прекрасную панораму, нехотя протянул мне зажигалку. Захват предмета перевел в рукопожатие.

— Олег Мальский, врач. «Коренной» оказался вольным фотографом, «пристяжные» — иконописцами с Арбата.

— Дездемона.

В левой руке вспотела сигарета. Я переложил зажигалку в карман брюк («коренной» поморщился) и припал губами к маленькой ручке с длинными пальцами. Разворот протянутой мне кисти исключал возможность любого другого приветствия.

Ее кожа пахла пармскими фиалками. Мне так показалось, хотя я и не знаю, как они должны пахнуть.

Дездемона продолжила разговор, прерванный моим появлениям.

Об импрессионизме, авангардизме, футуризме, ансамблях «Ху» и «Кью».

Я не такой уж серый. Могу поддержать богемную беседу. Когда трезвый — минуты три.

Чтобы как-то пополнить запасы своего красноречия (и давно пересохшие стаканы присутствующих), я удалился в прихожую. «Коренной» издал недовольный звук.

В прихожей, среди сумок, пакетов и «кейсов», затерялся мой побитый временем и часами «пик», но натуральной кожи и некогда английский, «дипломат», а в нем — бутылка дагестанского коньяка.

Через полминуты я вернулся — с горящей сигаретой в зубах и бутылкой наперевес. Общество заметно оживилось. Я бочком протиснулся к Дездемоне. Молча внимал волнующему контральто прекрасной незнакомки, пожирая ее несытыми глазами.

Однако время шло, а красноречие не прибывало. Голова гудела, под веками скреб песок. Чтобы поспеть домой до полуночи, я должен был отвалить полчаса назад.

— Что ж, мне пора. Сожалею, что не смог поближе познакомиться с вашими взглядами на этот вопрос.

— Какой вопрос?

Я вздохнул.

— У меня столько вопросов к вам накопилось… Можно я буду звать вас Мона?

Она рассмеялась.

— Меня все так зовут.

— Тогда до-свидания, — на последнем слове я сделал максимальное допустимое фонетикой русского языка ударение, взял Мону за руку и начал тонуть в черных бездонных глазах.

Мона осторожно высвободила руку.

— До-свидания.