Три ночи в леопардовом царстве

находятся не на своём месте и не дай бог, чтобы эти мысли вгрызлись, въелись в

сознание, начали тревожить чаще и однажды ты обязательно проснёшься в

другом мире, на берегу океана под названием судьба, ты будешь вглядываться в

даль и не знать, как его переплыть, впрочем, и зачем, а потом будет крах, ведь ты

не знаешь, как мастерить плот. Это самая большая проблема, стоять у берегов

океана возможностей, выбора и не знать что именно тебе нужно, зачем и куда

плыть, а волны океана накатывают и накатывают и близится шторм. Хотя судьба

часто приводит своих заблудших сынов туда куда нужно, жаль только иногда

слишком поздно, но может быть в этом мире для каждого определено место и

может быть на эти места есть очередь и для кого-то места судьбы

освобождаются в глубокой старости? Старость тоже не поздно, никогда ничего

не поздно, если речь идёт о судьбе. На перепутье сейчас попал и я или не

сейчас, я вспомнил мои сны под морфием, да, тот маленький мальчик был я и

иной раз задумаешься над теориями Зигмунда, что не так уж они плохи.

Маленьким мальчиком я вступил на ту дорогу по которой иду, встречая и

внутренне не понимая несправедливостей. Я посмотрел на то куда меня завела

судьба сегодня, оглядел старое кладбище, старика, молчавшего и довольного.

Боже. Я понял кого он мне напоминал! Бродячего пса, брошенного хозяевами и

не принятого не в одну стаю, ему было уже наплевать, этот тот пёс, который

идёт вам навстречу и не уступает дорогу, потому что он обижен, разозлён на вас

и на этот мир и ему все равно побей вы его палкой. Он не друг уже человека, но

ещё и не волк, он сам по себе. И разве можно назвать его плохим, если вы сами

с ним это сделали.

– Долго сидеть будем? – спросил я.

– А я не знаю чего мы вообще сидим, – удивился старик.

– Ха! Как-будто я предложил? – я засмеялся.

– Идем! – Федор Иванович поднялся.

– Теперь куда? – я все ещё сидел на холодной земле.

– Бабу хоронить! – судьба иногда совсем водит за нос.

Мы снова шли тропами, знакомыми только хозяину кладбища и Федор

Иванович иногда останавливался и что-нибудь говорил одной из могилок, ещё

пятнадцать минут пути и мы на месте. Если бы не все происшествия

предыдущих дней я бы бежал, ещё и отмахиваясь руками, крича о помощи с

этого места, так как передо мной предстала ужасающая картина хаотичных

захоронений имени моего друга Федора Ивановича, так хоронят своих жабят, паучат, кузнечиков маленькие дети, конфузно повторяя за взрослыми

трагические ритуалы. Столько наспех сколоченных косых крестов, столько

завядших полевых цветочков, столько подражания трауру и когда понимаешь, что там, под землёй, на глубине пары метров лежат настоящие, жившие

реальной жизнью люди, пусть уже давно и почившие, сердце начинает

колотиться и тарахтеть, руки трястись.

– Все, мои, – сказал Федор Иванович, оглядывая по меньшей мере двадцать

захоронений.

– Да, – мне нечего было сказать, я дрожал.

– Чего так смотришь? – спросил Федор Иванович.

– Страшно, не по себе.

– Страшно не это, страшно, что строят дома на кладбище, а это не страшно, это

нужно, причём всем и им, – он показал на могилы, – и мне, всем нужно

успокоение, чтобы радость на душе была. Мне, что помогаю хоть чем-то, им, радость от покоя.

И я понимал, что он прав и что он вовсе не сумасшедший, ими были те кто

строил эти чертовы дома, ими были все эти чиновники, бизнесмены и иные.

Фёдор Иванович взял лопату и начал копать яму на свободном месте. Я увидел

вторую лопату, взял её и начал ему помогать хоть чем-то. Было желание

побежать в администрацию, устроить какой-нибудь пикет, собрать революцию, но я копал, осознавая, что иногда копать яму лучший из выходов, усердие тоже

будет вознаграждено. Земля поддавалась плохо, она уже успела немного

промёрзнуть, мешали отмёрзшие и мёртвые корни растений, здесь все было

мертво, но за час мы управились, копали молча, в тишине и лишь падающие

листья прерывали гегемонию этого молчания.

– Хватит, – сказал Федор Иванович. Я остановился, хотя по инерции мог копать и

копать, сил и злости хватало.

– Всё что ли, достаточно глубоко?

– Собакам не надо, запах не чуют, его уже нет, сухие же покойники, потому не

глубоко можно! – со знанием дела сказал дед, он поправил маску грязной рукой,

отчего та стала ещё более чёрной.

– А где сам-то? – спросил я про мертвеца.

– А! Вот же! – Федор Иванович порылся в кустах и оттуда не без усилия

вытащил небольшой гроб, весь уже истлевший, в трухе. Я взялся помочь и мы

опрокинули гроб в яму, – Ну вот, здорово! Сейчас присыпем и домой! – он

глотнул своего напитка.

– Эй, дебилы! Вы чего здесь? – на нас вышел из кустов мужчина в серой

строительной форме, в белой каске, под костюмом строителя виднелся галстук, это был мой знакомый по работе из фирмы «Зиккурат» Тиверов Арнольд

Карлович. На вопрос мы ничего не ответили, он продолжил.

– Вы, бля, слышите, уроды тупые! Кто сегодня кидал краской? На той неделе?

Вам чего спокойно не живётся! Ноги сломать? Ты, бля, чего здесь делаешь? – он

посмотрел на меня и продолжил надвигаться.

– Арнольд Карлович! Вы!? – спросил я.

– Я! Ты чего, с ним? – он был зол.