Три «Остапа»

— То есть вы хотите сказать, что у вас женщина в семьдесят лет выглядит как в тридцать?

— Совершенно верно. У наших женщин даже детородный возраст перешагнул за пятьдесят лет. Шестидесятилетняя женщина с её опытом, умением, способностью и обеспеченностью может запросто соблазнить двадцатипятилетнего юношу. Но здесь дело вот в чём: поддерживать форму — процедура затратная и трудоемкая. Мужчины, с их консерватизмом и апатичностью, даже не стремятся к этому: просто умеренно применяют физические нагрузки для укрепление общего состояния организма, без всяких там излишеств. Ну, мужчины-то никогда и не боялись своего возраста, поэтому разнообразная пластика их интересовала постольку-поскольку.

— А у нас… — вдруг страстно начал говорить Остап. — А у нас научились выращивать волосы. У нас уже лысых мужчин нет. Любую шевелюру и где угодно…

В это время он, сильно скосив глаза, посмотрел на Игоря Васильевича: тот незаметно поправлял ладонью прядь волос возле правого уха, корнями начинающуюся у левого, маскируя тем самым чистую «взлётно-посадочную полосу», расположенную между лбом и макушкой.

Остап вдруг резко перевел взгляд на Владимир Дмитриевича и с лёту задал вопрос:

— Вот ваши двойные фамилии… Они ж наверняка что-то значат?

— Первая фамилия матери, вторая — отца. Такие фамилии теперь во всём мире. Моя мать Журавлёва, отец Осокин. Моя жена по матери — Анисимова, по отцу — Куприянова. Когда вышла замуж, стала Анисимовой-Журавлёвой. Всё мои дети — Анисимовы-Журавлёвы. Ну а внуки в первой части — Анисимовы, а во второй самые разные: Славины, Бобровы, Смитты, Брауны… Я даже всех и не помню.

Остап нахмурился в задумчивости.

— Подождите, но тогда у вас сохраняется фамилия по материнской линии?

— Правильно. Потому что по материнской линии сохраняется больше информации о генетическом коде.

— С моим знакомым произошёл такой случай, — вдруг заговорил Игорь Васильевич, и по началу его речи все поняли: он сейчас скажет что-то важное и речь его, возможно, будет длинной, — приобрели они собачку. За год тот вырос и превратился в здорового, лохматого, мощного пса. Как-то в конце весны поехали знакомые на дачу и взяли его с собой. А в это время в деревне, располагавшейся по соседству, местная сучка собрала целую собачью свадьбу. Ну и их питомец, естественно, при первой возможности присоединился и остался там. Хозяева всё лето его искали, звали, но безрезультатно. Только на следующую весну они случайно встретили своего пса недалеко от той деревни. Он их узнал, подошёл к рукам. Дома его отмыли, накормили. Через неделю он снова сбежал. На этот раз его даже не пытались найти, хотя бы просто потому, что ночами он страшно выл. Природные инстинкты взяли верх… Это я всё к чему говорю? Это я к тому, что убери технический прогресс, и ваше хвалёное общество накроется медным тазом. Да что там далеко ходить! Допустим сейчас, в Москве по каким-то причинам вдруг исчезло всё электричество. Начнётся хаос, кавардак. Ведь подавляющее большинство населения добывает себе пищу только походами в магазин. Как минимум мы окажемся в восемнадцатом веке. И это в лучшем случае. В худшем — люди вцепятся друг другу в глотки. Общество деградирует до каменного века.

— Ни-ког-да! — по слогам, твердо проговорил Владимир Дмитриевич и бросил суровый взгляд на Игоря Васильевича. — Никогда не было деградации! Даже по отдельно взятым видам и особям. К примеру: курица или страус — это не летающие птицы. Однако их крылья вовсе не деградировали, а всего лишь на определённом этапе из-за ненадобности остановились в развитии. И тем более нельзя сказать, что сам вид деградировал. Скорее, здесь в чём-то наблюдается прогресс. Киты, моржи, тюлени просто научились жить в воде, но не превратились в рыбу. Никогда, нигде не было даже шагу назад. Даже старение, заканчивающаяся смертью, не являются деградацией, потому как эти процессы запрограммированы. А запланированная деградация — это что угодно, но только не шаг назад. Катаклизмы, происходившие когда-то на планете, уничтожали до девяноста процентов жизни. Было время, когда Земля превращалась в сплошной кусок льда. Казалось бы, на жизни, а тем более на её развитии, можно ставить крест. Но ничего подобного не случилось. Даже наоборот, появились новые, ещё более сложные формы.

Имеет место полное уничтожение одних видов, а освободившуюся нишу сразу же занимают другие. Но здесь навязчиво напрашивается вывод о сознательном регулировании этого процесса. Например, человек для определённых целей бросает в землю зерно. Но вместе с ним, а то и намного раньше прорастают сорняки, более сильные, более выносливые, более приспособленные к жизни. Но человеку они не нужны. Ему нужен именно этот чахлый, невзрачный, слабенький росток, сознательно посаженный им. Всё остальное безжалостно рубится под корень.

Какие шансы были у того грызуна, оставшегося после гибели динозавров на разрушенной, выжженной, отравленной земле?