Три пары

Девочки чувствовали, как пространство вокруг них расширяется, и, соответственно, заполняли его. В эти дни они меньше уединялись вдвоем и разговаривали на своем особом языке. Вместо этого они подстрекали друг друга на все большие и большие бесчинства. Этим утром, в субботу, Ева работала за кухонным столом, а Шэя не было дома. Ей надо было написать предложение о программе взаимодействия родителей и школы, а на самом деле – о поиске бесплатных помощников в класс, но вместо этого рисовала сад, который видела перед собой. Это ее полностью поглотило: она использовала каждый цветной карандаш девочек. Когда она остановилась и прислушалась, прошло некоторое время, а девочки слишком притихли.

Они были в ее спальне и играли в переодевания. Дверцы шкафа были распахнуты, как и ящики. Все поверхности в комнате были завалены предметами одежды, принадлежавшими Еве. Ее косметика была разбросана по полу, помада измазала ковер, тушь спиралью поднималась по стене. Голая Кейт стояла в любимом чайном платье Евы с цветочным узором, ее соски виднелись сквозь зияющие рукава. Элла выдвинула бедра вперед, стараясь балансировать на каблуках. Их губы были красными. Их волосы, длинные и темные, как у нее, спутались, как будто они пришли в себя после энергичного соития. Ева увидела себя в наряде своих дочерей: кошмарно преувеличенно-женственную, легкомысленную, в цветах и ярких красках, но в то же время колеблющуюся, уязвимую и обнаженную. Девочки восприняли ее первоначальное потрясенное молчание как оценку их усилий. Они заковыляли к ней, широко улыбаясь, покачивая бедрами влево-вправо. Она заорала, и они побежали, спотыкаясь о туфли и раздеваясь на ходу.

На внутренней стороне дверцы шкафа висело зеркало. Она редко смотрела на себя: только проверяла, не вывернута ли одежда наизнанку и не перепутана ли. Почти все, что она носила, было темно-синего цвета, все сочеталось друг с другом, и ей никогда не приходилось тратить время на размышления о нарядах. Сейчас она смотрела на себя, ничего не втягивая и не приподнимая. Она сутулилась. Живот был круглый. Джинсы без ремня провисли под ягодицами. Лицо ничего не выражало, но губы сжались, что означало дурное настроение. Перед ней стояла женщина средних лет, которую вряд ли узнала бы ее двадцатилетняя личность. Женщина, которую она двадцатилетняя проигнорировала бы.

Складывая одежду и наводя порядок, Ева обнаружила вещи, которые не видела уже много лет. Она примерила джинсы, которые когда-то были малы, и обнаружила, что они впору. Куртка-бомбер лежала на полу шкафа с прикрепленным к ней ценником. Должно быть, она валялась там долгое время: Ева не могла вспомнить, как покупала ее. Она была из черного атласа с яркими цветами, напоминающими восточные ткани в музее Честера Битти. Она примерила красные ботильоны на высоком каблуке, которые в последний раз надевала беременной и забросила, когда живот с близнецами вырос так, что мог перевернуть ее вверх тормашками. Женщина в зеркале напомнила ей ту, с кем она была знакома много лет назад. Ту, что точно знала, как выглядит в узких джинсах, знала, что случиться может что угодно, и была готова к этому.

Это была ошибка. Старые друзья не обязательно приветствовали перемены: перемены заставляли всех нервничать и провоцировали на поиск их причин. Их дружба, казалось, зависела от того, чтобы все оставались такими же, какими были при первой встрече. Лиззи и Фрэнк настолько поразились ее внешним видом, что издавали странные звуки, открыто оглядывая ее от макушки до пяток. От объятий Фрэнка у нее перехватило дыхание. Не успела она пройти и двух футов по коридору, как Лиззи шлепнула ее по заднице. Внимания было гораздо больше, чем Ева находила комфортным.

Когда они дошли до кухни, она мельком увидела Конора, стоящего в углу, но побоялась смотреть на него слишком прямо. Они не виделись с тех пор, как она поцеловала его. Фрэнк протянул ей напиток, и она сделала глоток, не зная, что в нем. Что-то холодное, наверное, джин. Когда она снова подняла глаза, Конор смотрел на нее, улыбаясь. Решил, что она нарядилась для него?

Маленькая кухня была выкрашена в подсолнечно-желтый цвет, а большую часть пространства занимал сосновый стол с шестью стульями. Старая духовка с вентилятором гремела, нагревая комнату, как сауну. Казалось, всем остальным было чем заняться: они раскладывали приборы, перекладывали овощи из духовки в миску на столе – и все же Конор был горячим неподвижным центром, притягивающим ее с другого конца комнаты. Рубашка цвета хаки, коротко подстриженные волосы и четырех– или пятидневная щетина делали его похожим на какого-то архитектора из голливудского фильма. Чтобы поприветствовать его объятиями, как она приветствовала всех остальных, потребовалось бы передвинуть мебель. Она осторожно помахала ему одними пальцами. Он сделал то же самое. Все замедлилось.