Три песеты прошлого

Морено — Это была месть. Это была месть. Вот так забрать и увести. Это было… В первый раз… Меня ведь два раза возили. Во второй раз — это когда…

Кандида — Это когда расстреляли моего брата.

Морено — Твоего брата. И было это… За мной пришли в пять утра.

Вис — А где вы были в это время?

Морено — Дома.

Кандида — Он был дома.

Морено — Меня еще не арестовали. И я был дома. Пришли двое служащих аюнтамьенто и повели меня. “Куда мы идем?”

Вис — И было это в тридцать…

Морено — Это было… пятого июля тысяча девятьсот тридцать девятого года. Пятого июля, я точно помню. Утром. Меня и других членов Союза социалистической молодежи заставили присутствовать при расстреле. Это была месть. Именно месть.

Вис — Значит, вас заставили присутствовать…

Морено — Да, при расстреле.

Кандида — И хоронить их…

Морено — Они специально… специально, чтобы… Как месть. Это ясно. И мы были там. Были все время, пока их… В нескольких метрах от… Там была стена, где их расстреливали, там мы и стояли. Когда их расстреляли, нас позвали и велели носить их на кладбище. И я носил. И на другой день, когда их надо было закапывать, я тоже был там. Меня позвали, ну, они так решили… И я там был, конечно, никаких гробов, побросали в яму как попало.

Бофаруль — И так зарыли.

Морено — Я спустился в яму и положил их как следует.

Кандида — И моего брата.

Морено — И твоего брата, и остальных. Всех. Как я их уложил, сразу начали забрасывать яму землей. Мертвым — земля. А когда мы кончили, меня отвели в аюнтамьенто, чтобы я получил деньги.

Вис — Деньги?

Морено — Да. Они сказали, что заплатят за работу. Но я сказал: “Оставьте эти деньги на нужды аюнтамьенто. Или отдайте в больницу. А мне за это ничего не надо”.

Бофаруль — Вот сволочи. И расстреливали на самом кладбище или возле него?

Морено — У самого кладбища.

Бофаруль — И вы их возили на тачке или носили на плечах?..

Морено — На носилках. Там были носилки. Клали убитых на носилки — и на кладбище.

Вис — А как их расстреливали: по одному или сразу всех?

Морено — Всех пятерых сразу, а в первый раз четверых… И было это… как его…

Кандида — Отделение.

Морено — Да, отделение, каждый должен был прицелиться и, когда офицер командовал: “Огонь!”, тогда, значит…

Бофаруль — Из кого было отделение?

Морено — Их было пятеро.

Бофаруль — Я хотел сказать, кто они были?

Вис — Солдаты?

Морено — Да, солдаты, солдаты. И… А они перед смертью обнялись. Их привезли связанными, ссадили с грузовика, и они попросили разрешения обняться перед смертью и обнялись все пятеро…

Небо продолжало наполняться звездами. Ты их чувствуешь, как чувствуют слепые. Их свет холодит.

…а потом они стали в ряд и… и их убили.

И мы потом их подобрали. И отнесли в эту… как ее… ну, куда на кладбище складывают…

Вис — В покойницкую.

Морено — В покойницкую. И там оставили. А на другой день утром пришли и предали их земле.

Бофаруль — Понятно… А обвинение против…

Кандидо — Да что вы, какое там обвинение!

Бофаруль — …против вас всех…

Кандидо — Да кой черт, есть же письмо! Оно у меня. Вот они, факты. Здесь сказано — шестьсот.

То есть шестьсот расстрелянных. Ты это знал, тебе называли эту цифру.

Единственный, кого опознали, — это Муньос Каюэлас, его расстреляли в сороковом. Остальные…

Беспорядочные возгласы, пауза; эта пауза, пожалуй, означала: остальные были расстреляны “неопознанными”, в кладбищенских списках их нет, их как бы и не расстреляли.

Морено продолжал бродить в тумане прошлого. Вытянув вперед дрожащие руки, глядя перед собой невидящим взглядом.

Шум голосов нарастал. Кандидо просил зачитать письмо, Бофаруль и Вис его поддерживали, Кандида сказала: да помолчи ты, — и Кандидо воскликнул: да черт побери, их же шестьсот, на, читай. Письмо переходило из рук в руки, его вертели, разворачивали, складывали, на ленту записался треск, как'будто разгорались дрова.

Но мало-помалу…