Три плюс одна

– У-у, политика, – Юрец отвернулся, – не надо, у меня и так от миллиона мнений голова пухнет. Как ни включишь телевизор, там каждый умник что-то свое втирает, причем верит в то, что говорит!

– Это не политика, – поправил Мирон, – это история.

– История – всегда политика, – весьма трезво заметил Толик, – это неотъемлемая часть политики.

Рита вдруг вспомнила:

– Так вот почему у Пушкина Литва – славяне! «Зачем анафемой грозите вы России, что возмутило вас? Волнения Литвы? Оставьте: это спор славян между собою, вопрос, которого не разрешите вы. Уже давно между собою враждуют эти племена; не раз клонилась под грозою то их, то наша сторона…»

Она умолкла, но Мирон подхватил:

– «Кто устоит в неравном споре, кичливый лях иль верный рос? Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? Вот вопрос». Вы заметили, что у Пушкина враждуют между собой именно лях и рос, то есть поляк и русский?

Рита насмешливо проинформировала умника, забывшего всем известные истины:

– С конца шестнадцатого века Польша и Россия воевали постоянно.

– А где это происходило? – Мирон впервые за долгое время поднял взор.

– На границе между державами, которая постоянно сдвигалась из-за войн между собой, – чуть высокомерно объявила Рита.

Для нее все было просто и понятно. Но не для Мирона.

– Расскажу случай, – сказал он. – Еще маленьким родители брали меня в автобусный тур по Европе – шесть стран за восемь дней. Чтобы тур получился дешевым, ночевки в гостиницах происходили в лучшем случае через раз. Погуляв по очередному городу, мы грузились в автобус и просыпались утром в другой стране. Однажды, осмотрев Амстердам, утром мы просыпаемся под Парижем. Кто-то удивляется: «Надо же, сколько проехали! А во сколько миновали голландско-французскую границу?»

Мирон умолк.

Даже Ник не сразу понял мысль приятеля. Остальные уныло переглянулись, большинство скучало.

– Там же нет границы, – с апломбом бросила Анфиса. – В Евросоюзе вообще нет границ.

– Границы есть – они выглядят как обычные дорожные указатели, – пояснил Толик.

Ник молчал: пусть утонут поглубже.

Луиза смутилась – за Толика, который только что сел в лужу вместе со всеми:

– Мирон имеет в виду, что голландско-французская граница называется Бельгией.

Вот, удовлетворенно улыбнулся Ник, это целая страна, которую собравшиеся просто не заметили.

– И в ней, кстати, находится столица Евросоюза, – напомнил он.

Мирон продолжил свою мысль:

– Польша и Россия никогда не граничили друг с другом, «кичливый лях и верный рос» дрались между собой на землях, которые прежде назывались Великим Княжеством Литовским. На известной карте Олафа Магнуса «Санта Марина», где в левой части нарисованы морские чудища, нынешняя Беларусь называется Литвой, а нынешняя Литва – Самогитией. Кстати, в полном титуле российского императора нет никаких белорусов, есть Великий князь Литовский, князь Самогитский, Белостокский, Витебский, Полотский, Мстиславский…

– Давайте вернемся к игре, – заскучала Анфиса.

Юрец тоже пожалел, что поднял тему, в которой мажоры скопом выглядели полными неучами. Видно, хотел, как всегда, подколоть и посмеяться над ответом или самим рассказчиком, а тут…

– Кто следующий? – перебил он Мирона на середине мысли. – Фаня!

Бутылка перешла к Фане.

– Помните разговоры про телепортацию? – Она отхлебнула из горлышка и продолжила: – Про собаку и обезьяну не врали, так и было. Луизка, ты ничего не рассказывала?

Звать Луизу так грубовато-фамильярно смела только старшая сестра, иначе включались режимы презрения или полного игнорирования, и в любом случае ответа позвавшие не дождались бы. Впрочем, его не прозвучало и сейчас. Луиза просто не поняла, о чем речь. Досужие слухи проходили мимо ее ушей, для глупых россказней вокруг хватало балбесов и им подобных.

Фаня покачала головой с веселыми хвостиками по бокам:

– Значит, ты не обратила внимания. А жаль, стоило обратить. Это неделю назад было. Родители остались в «ящике» на ночь, у них новое направление одобрили, а для увлеченных работой это круче алкогольной зависимости. В общем, «понедельник начинается в субботу». Мы с Луизкой уже легли, засыпаем, вдруг – вскрик за дверью. Выскакиваем из своих комнат, а посреди гостиной стоит мама в белом халате. Глаза – ошалелые, в руках – электронный прибор, на груди – бейджик или электронный пропуск, не знаю, как у них называется квадратик с личными данными, который на шею на веревочке вешают. «Э-э… была машина в город, и я решила заглянуть, – сказала мама. – У вас все нормально?» Луизка говорит: «У нас – да». Мы обе видели, что мама не в себе. Я спросила: «Как ты вошла?» На ночь мы запираем входную дверь на засов, в отсутствие родителей это была моя обязанность. Мама через силу улыбнулась: «Наверное, вы забыли закрыть». «Наверное» – сказала я. Луизка ушла спать, мама позвонила куда-то насчет машины, чтобы снова отвезли на работу, и о ночном случае все забыли. Кроме меня. Потому что твердо помню – засов я задвинула. Относитесь к этому как хотите, можете не верить, но мне стыдно, что я побоялась рассказать хоть кому-нибудь.

– Почему? – не поняла Оленька.