Три плюс одна

«Как туземцы вокруг жертвы», — припомнилось из виденного в кино.

В мозгах колотил бешеный ритм, сердце выпрыгивало. А ведь и вправду — здорово! Как же хорошо просто двигаться, ни о чем не думать, обо всем забыть… Может, это и есть счастье?

— Анфиса, — прокричал Толик «преступнице», с завистью глядевшей на веселившийся хоровод и уже, наверное, сто раз проклявшей глупое бунтарство, — тебе как будет удобнее: запачкаться или сохранить одежду чистой?

— Это самый идиотский вопрос из всех, которые я слышала в своей жизни, — объявила та. — А сам как думаешь?

— Ясно. Нет проблем. Юрец, Бизончик, подготовьте мишень.

Вывалившись из круга, оба парня бросились к Анфисе. Остальные не прерывали танца, исчезновение двух бойцов только подстегнуло армию, которая сразу будто бы пошла в атаку. Ник бесновался вместе со всеми. Глаза косились на то, что делали Юрец и Бизончик, а мозги, из последних сил пытавшиеся сохранить трезвость, требовали не видеть. Да, не «не смотреть», а именно не видеть. Только двигаться. В общем ритме. В едином порыве. Стать частью чего-то большего.

Прикусывая от усердия губы, Юрец и Бизончик освободили Анфису от веревок, начиная от пояса и ниже, и стянули с нее джинсы. Остались только ажурные трусики. Тонкие, с кружевами, полупрозрачные. Не одежда, а одно название. Но… Синхронное движение с двух сторон — и они тоже упали на землю. Анфиса по очереди приподняла ноги, помогая собрать вещи, и Юрец испарился с ними, будто ветром сдуло. Будто и не было. А может, и вправду не было?

Все танцевали, словно ничего не изменилось. Бизончик вернулся в круг. Толик вновь повел ритмично дергающийся хоровод вокруг дерева.

С одной стороны Ник видел прилегающее щекой к дереву лицо Анфисы — пронзительно завидующее, жаждущее влиться в общую радость. С обратной стороны открывалось безобразное в своем искушении зрелище — чувственное, прекрасное и возбуждающее. Вспомнилось начало прошедшей ночи. Как Ник мог отказаться от этого — вот от этого вот, шикарного, плывшего в руки и не требовавшего никаких усилий? Просившего просто взять то, что плохо лежит? И тогда оно лежало бы хорошо. А сейчас оно стояло, открытое всем взорам. Доступное всем. И одновременно никому. И особенно ему, Нику, упустившему шанс.

А может, он все же был прав?

А может, он дурак на всю голову?

А может, ну их к чертям, все мысли от первой до последней? Танец! Движения! Ритм!

Сквозь грохот пробилось:

— За мной! — Толик собрал всех метрах в пяти от дерева с «преступницей». — Темнеет, больше ждать нельзя.

Он указал жезлом на пакет. Бизончик поднял и раскрыл его.

— Берите.

Внутри склизкой кучкой лежали мятые помидоры, чей противный вид оставил их в сохранности при поедании шашлыков.

— На позицию! — провозгласил Толик. — Внимание!..

Как же хотелось проигнорировать приказ и сделать по-своему… Как именно? Неизвестно. И никогда не станет известно, потому что вместе со всеми Ник взял чуть протекший помидор и встал наизготовку. Рядом близоруко целилась в жертву Луиза — для сохранности она еще днем оставила очки в машине.

Безумие какое-то. Ник представить не мог, что будет участвовать в чем-то подобном. Но участвовал. Перед глазами во всей красе белела мишень, как без затей и экивоков назвал ее Толик. Потемневшие в сумерках рыжие пряди спускались на лопатки, ниже обвитая шпагатом ровная спинка сужалась к талии, а затем бурно расширялась и выдавалась вперед двумя обширными полушариями. Роскошный вид смущал и будоражил. Присутствие Луизы требовало отвести взгляд. Раньше Ник так и поступил бы. Но не сейчас. Анфиса загадочным образом перешла из разряда противоположного пола в ранг неодушевленных предметов. Мишень. И все. Вместе с Луизой Ник целился в самую середину, куда стыд не позволил бы так откровенно пялиться, если бы не поставленная всем задача. Какой же пройдоха и молодец этот Толик. Он сделал невозможное — примирил Ника с непредставимым. То, что было нельзя — потому что протестовала совесть — оказалось можно. Всего-то нужно было стать как все.

— Пли! — скомандовал Толик.

На мишень обрушился красный град. Чмокнуло, чвакнуло, потекло. Ник попал! В самую серединку, как и метился!

А ведь была мысль промазать. Перед ним — живой человек, каждое попадание для которого — боль или, как минимум, неприятные ощущения. К тому же, это унизительно — быть закиданным помидорами.

— Проступок искуплен! — объявил Толик. — Теперь мы все равны. Освободите жертву!

Анфисой вновь занялись Юрец и Бизончик. Последний, доставая нож, соорудил кровожадную гримасу, будто собрался резать совсем не веревки.