Три покушения на Ленина

– За притупление политической бдительности и за неразоблачение жены, – криво улыбнулся Платтен. – Как вам формулировочка, а? Выходит, что я должен был днем и ночью следить за Бертой, записывать ее реплики, анекдоты, высказывания по поводу длинных очередей и грязных улиц, а потом отнести эти бумаги в НКВД. За кого они меня держат? Я же мужчина, а не какая-нибудь тряпка. Неужели я не смог бы поставить свою жену на место, если бы заметил в ее поведении что-нибудь неподобающее!

Младший лейтенант Шеин перебирал какие-то бумаги – это были ответы различных инстанций на его запросы – и вдруг удивленно воскликнул.

– Гражданин Платтен, а из партии-то вас, оказывается, исключали дважды!

– Как это – дважды? – не понял Платтен.

– Вы апелляцию в вышестоящие партийные органы подавали?

– Подавал.

– Так вот ваша апелляция была удовлетворена: в партии вас восстановили, правда, со строгим выговором.

– Я всегда верил в объективность ВКП(б) и мудрость ее руководителей, – не терпящим возражений тоном заявил Платтен и, насколько это позволял привинченный к полу стул, гордо выпрямил спину.

– Но это еще не все, – поднял указующий перст Шеин. – Когда вас арестовали, вы были коммунистом, точнее, снова были коммунистом. Хоть и с выговором, но коммунистом. Коммунист под следствием – это недопустимо! Поэтому, по установившейся практике, людей, попавших в наше ведомство, сперва исключают из партии, потом мы доводим дело до конца и передаем его в суд. Так что на скамье подсудимых не было, нет и не будет ни одного коммуниста. Это вам понятно?

– А если суд оправдает? Если выяснится, что человек был арестован по навету, что перед партией и перед законом он абсолютно чист – что тогда?

– Я таких случаев не знаю, – пробормотал вполголоса Шеин, а так, чтобы слышал Платтен, достаточно громко сказал: – Тогда – снова апелляция. Но вернемся, извините за выражение, к нашим баранам. Вот выписка из решения Красногвардейского райкома партии от 22 марта 1938 года, – потряс он какой-то бумажкой, – за подписью первого секретаря Степаненко. Здесь черным по белому написано:

«Платтен Ф. П. как врага народа, арестованного НКВД, из рядов ВКП(б) исключить».

Платтен покрылся холодным потом, натужно закашлялся, вцепился в схваченное спазмом горло и рухнул на пол.

– Врача! – закричал Шеин. – Быстрее! Он мне нужен живым.

Три дня Фриц Платтен приходил в себя. А потом снова пошел конвейер. Не без некоторой доли сочувствия следователи отметили, что после испытанного потрясения Платтен стал гораздо суше, он уже не улыбался, не шутил, на вопросы отвечал односложно и, прежде чем расписаться под протоколом допроса, вчитывался в каждую фразу. Скажем, 13 декабря из него всю ночь тянули жилы, добиваясь ответа на вопрос:

– Откуда у вас бинокель (это не опечатка, в протоколе так и написано – бинокель) и фотоаппарат?

– Я уже три раза говорил, что и то и другое приобрел в Швейцарии, – устало отвечал Платен.

– Зачем? Что вы фотографировали? И что разглядывали в бинокель?

– Ничего я не разглядывал. И ничего не фотографировал, так как к фотографии не имею никакого интереса.

– А где пленки? Во время обыска у вас не нашли ни одной пленки. Кому вы их передали? И что на них было?

– Пленки не нашли потому, что я не фотографировал, а не потому, что кому-то передал. Что касается бинокля, то я вообще о нем забыл: он валялся на антресолях и я его оттуда никогда не доставал.

– К находкам в вашей квартире мы еще вернемся, – многозначительно пообещал следователь. – А пока что меня интересует, имеете ли вы специальное образование по аграрным вопросам?

– Нет, не имею, – односложно бросил Платтен. – Но, подумав, добавил: – Хотя в результате большой практики по организации организационно-политической работы в сельскохозяйственных кооперативах Швейцарии я приобрел широкие познания в этой области.

– Именно поэтому вы руководили «Солидарностью»?

– Да, – не без гордости ответил Платтен. – С 1923 по 1930 год я был председателем этой сельскохозяйственной артели, организованной в СССР из швейцарских политэмигрантов.

– И как шли дела?

– Отлично.

– Тогда почему вы перешли на преподавательскую работу в Аграрный институт?

– Меня попросили поделиться опытом со студентами, которым предстояло организовывать работу в создаваемых тогда колхозах.

– Однако через два года вы ушли в институт иностранных языков. Почему? И кто оказывал содействие в устройстве на работу?

Следователь думал, что это ловко расставленная ловушка, уж в нее-то Платтен попадет, назвав имена покровителей. Но Платтен мгновенно погасил его пыл.

– В институт я был рекомендован Киевским райкомом ВКП(б), – ответил он.

– А кто вам дал рекомендации на предмет оформления советского гражданства? – зашел с другой стороны следователь.

– Инженер Мендельсон и инженер Гольдштейн. И с тем и с другим я знаком по партийной работе в Берлине.

– Что вам известно об их антисоветской деятельности, а также об аналогичной деятельности других ваших знакомых?

– Ничего! – отрезал Платтен.