Три повести

— Я сказал — тайну… — Кучук-эффенди улыбнулся и провел рукой по ее смолисто-черным волосам. — На самом деле никакой тайны нет…

— Тайны нет? А что же?

— Видишь ли, дочь моя, лучше, если ты будешь в глазах местных жителей аравитянкой, моей приемной дочерью…

Саида поразилась этому странному предложению.

— Я это делаю для твоей же безопасности, — пояснил хитрый турок. — Народ в этой стране дикий, всей душой ненавидит нас, послушных слуг султана… И не приведи аллах, вдруг замыслят что-нибудь против тебя!

Саида сидела перед отцом бледная, молчаливая. Она, казалось, была смертельно испугана. В эту минуту она думала о молодом стражнике Дауре, которого полюбила совсем недавно и совсем неожиданно. Неужели и он замышляет что-нибудь худое!..

— Нельзя им доверять, — говорил Кучук-эффенди, следя за тем, какое впечатление производят его слова на девушку. — Поверь мне: так лучше…

И Саида с этого дня превратилась в бедную аравитянку, приемную дочь Кучука-эффенди.

…Саида с детства проявляла послушание и покорность. Ее тщательно обучили искусству туалета. Она умела красить ногти особым способом, известным лишь в Аравии, да и то в каком-то отдаленном оазисе. Она владела секретом, как чернить брови, знала состав мазей, которыми некогда пользовались женщины Вавилона. Однако большинство этих секретов пока оставались без применения, ибо восемнадцатая весна — лучшая в мире мастерица по части косметики, о чем красноречиво свидетельствовали восхищенные взоры молодого Даура Айба.

Он стоял у изгороди, играя концами шерстяного башлыка. По ту сторону забора стояла Саида. Утреннее солнце освещало ее со спины, и казалось, его лучи насквозь пронизывали ее хрупкое тело.

Это было утро после грозной бури, разыгравшейся ночью. Как всегда в таких случаях, день казался особенно ярким и радостным. Небесная лазурь и зелень гор, синева моря и белые стены домов в такие утра спорят между собою свежестью и яркостью красок.

Даур время от времени, словно невзначай, касается своей грубой ладонью девичьей руки. Саида не протестует. И каждый раз, когда он прячет руку, боясь обидеть возлюбленную грубым прикосновением, она обращает к нему взор то лукаво-сердитый, то поощрительный. И он снова осмеливается повторить свою невинную проделку. Тогда улыбаются оба: она — дерзко, а он — виновато, как не искушенный в любви человек.

Обычно Даур оживлен и разговорчив в присутствии Саиды. Но нынче он задумчив. Молодой человек словно разглядывает воду на дне глубокого-глубокого колодца. А девушка, как и тысячи ее сестер в такие минуты, требует слов. Она хочет слышать голос влюбленного, только его голос.

— Ты сегодня скучный какой-то, — говорит Саида капризно, как и подобает красотке. — Молчишь, ничего о себе не расскажешь.

— Мне приятно быть возле тебя…

— Ты бледен, — продолжает Саида. — Ты плохо спал?

Даур утвердительно кивает.

— Почему?

Вот вопрос, которого всегда должны остерегаться мужчины! Лучше до него не доводить дело. Это коварное «почему?» заставляет обычно изворачиваться и лгать — с тем, чтобы в конце концов признаться во всем…

Даур попытался взять себя в руки, твердо решив не уступать девушке и ни в чем перед ней не открываться.

— Почему? — повторяла турчанка, уловив минутную нерешительность молодого человека и заподозрив его в измене.

— Я почти не спал…

— Разве ты не был вчера свободен от службы?

— Страшная буря… — Начал Даур, но так неуверенно, что и младенец уличил бы его во лжи.

Она покачала головой.

— Нет, неправда.

— Я думал о тебе, Саида…

— Что же ты думал обо мне?

— Я мечтал о том дне, когда смогу увезти тебя из этой ненавистной лавки.

— Возможно, но это не все. Признайся честно — не все?

Даур потупил взор.

И тогда, чтобы ускорить допрос, Саида прибегла к простому, но веками испытанному приему.

— Я знаю все, — заявила она упавшим голосом. — Это должно быть, та самая девушка, которая живет за рынком…

И она уронила голову на руки, и плечи ее дрогнули. Саида по-настоящему разволновалась. Мысль о том, что Дуар мог вот так же, как с нею, встречаться с другой девушкой, казалась ей невыносимой.

Даур опасливо осмотрелся. «Позор, — подумал он, — ежели кто-нибудь застанет меня с плачущей девушкой! Что тогда скажут люди?» И этот крепкий человек, не ведавший страха, вдруг размяк от каких-то двух капель девичьих слез…

Теперь вы сами, друзья мои, можете убедиться в том, что мужской характер Даура был не только не целен, но имел весьма существенные слабости. Дело в том, что молодой человек порою испытывал прилив той наивности, которая, если не бороться с ней, превращает мужчину в тряпку (состояние, которое презирают, в первую очередь, сами женщины).

— Саида… перестань, Саида, — говорил Даур, озираясь, как преступник. — К нам нежданно-негаданно явились гости… Гости из Турции. Вот и все!

— Какие гости? — едва слышно спросила девушка.

— А как ты думаешь, кто?.. Сам княжич Аслан. И с ним еще один молодой турок…

— А ты меня мучил! — проговорила девушка, с облегчением вытирая глаза кончиком кисейной шали.

— Как тебе к лицу эти слезы! — воскликнул очарованный Даур.

Девушке все еще не верилось.