Три повести

— Да, тебя.

— Не знаю толком… Послушай, Даур, ты человек молодой и понятливый. Посуди сам: я приметил в Гудаутах одного чужеземца. Он зашел ко мне во двор и стал вынюхивать все до последнего камешка…

— Как так вынюхивать?

— А вот так: измерял он дорогу, двор, поле — черт его разберет что!.. Рисовал на бумаге… Недалеко от моего двора — старая крепость. Он и ее обнюхал со всех сторон. Постой, говорю себе, наверно, турецкий лазутчик…

— Как — турецкий? — перебил Даур.

— А ты слушай дальше… Думаю, дай-ка схожу к князю и выложу все начистоту… А князь взял да и прогнал. А я не ошибся! — не без злорадства сказал Согум. — Это турецкий лазутчик. Он шушукается с турками…

— С какими это турками? — спросил Даур, нахмурившись.

— Со всеми… Только что он побывал у купца Кучука… А до этого виделся в кофейне с одним жирным турком… А дочь у купца красива, как ангел. И откуда только взялась такая?!

— Она из Аравии, — заметил Даур. — Купец ее за деньги купил, чтобы работала на него.

— Во всяком случае, она под стать этому купцу… — сказал Согум. — Меня-то не проведешь!

Даур еще больше помрачнел. Он не допил своего стакана. Словно дегтем капнули на его светлую рубашку!..

— Я не уеду из города, — продолжал Согум, чокаясь с Темуром, — пока не узнаю всю подноготную.

— И я тоже, — поддакнул ему Темур.

Даур опустил глаза. Ему вдруг стало нехорошо, противно. Значит, Кучук, этот торговый человек, купец с ног до головы, торгаш и душой и телом, тоже на подозрении? Значит, и Саида… эта несчастная рабыня… тоже не внушает людям доверия?

— Меня не проведешь, — говорит Согум, — я старый воробей. Все они одним миром мазаны… Братьев моих угнали в Турцию, отца зарубили янычары, дом сожгли… Но, слава богу, и я в долгу не остался! А главное, глаза мои острее стали, врагов насквозь вижу.

Даур выпивает стакан до дна.

— Наверстываю, — говорит он мрачно.

— Вот это хорошо!

Согум тянется к нему с полным стаканом.

— Я их выведу на чистую воду, — торжественно обещает он.

Даур точно во сне. Вино ему горше зелья. Он готово выплеснуть его наземь. Однако лучше выпить, напиться до бесчувствия. Какой жестокий этот Согум! Кого он заподозрил, несчастный? Саиду, бедную Саиду…

Даур припоминает милые девичьи черты, очаровательные, полные света и жизни. И он говорит громко:

— За твой успех, Согум! За твое здоровье, Темур!

Даур пьет полными стаканами, и наливает, и снова пьет.

14. СКОРБНАЯ ВЕСТЬ

Вино никогда по-настоящему не успокоит. Мимолетное притупление чувств, мимолетное примирение с жизненными невзгодами редко обманывало людей в стране, где родился и жил Даур Айба.

У тех, кто трудится в поте лица своего, вино появлялось на столе как дар гостеприимства, возведенного в культ. Особые свойства приятного напитка ценились здесь лишь постольку, поскольку они умножали веселое застолье. И Даур позволил увлечь себя: за вином мысли раскрываются свободней, а некоторые условности, неизбежные среди трезвых, почти исчезают за бутылкой.

Темур и Согум поведали о своей жизни. Судя по количеству восклицаний, междометий, плевков, которыми сопровождались их рассказы, земное существование крестьян было незавидным. По мнению крестьян, в мире существуют две черные силы, которые угрожают людям: султан и князья Диапш-ипа (по словам Согума) или султан и князья Мартаны (по утверждению Темура). Как видно, между Диапш-ипа и Маршанами разница та же, что между чертями длиннохвостыми и чертями короткохвостыми. Иными словами, все князья — одного поля ягоды…

— Послушайте, — сказал Темур из Дала, — я, можно сказать, попал в западню. Назад мне нет дороги: Маршаны сотрут в порошок… Как вам это нравится?

— Очень нравится, — заметил Согум, — так же нравится, как медведь человеку, который угодил под брюхо косолапому… — Он постучал пальцем по стакану, надвинул башлык на самые брови. — У каждого нынче есть горе — у старого и молодого. Горе, я бы сказал, бежит за нами, как хвост за собакой. Не отстает от нас!

Темур собирается что-то сказать, но Согум не дает ему и рта раскрыть. Как бы извиняясь за свою болтливость, он мягко кладет руку на широкое плечо Темура.

Даур глядит в стакан: мало вина, и оно на самом донышке, и с донышка глядит лицо Даура. Не нравится ему этот Даур, что на донышке, — раскисший, с мутными глазами…

Согум вздыхает.

— Слушай, Даур, — начинает он, — всем предназначено хлебнуть горя — время уж такое! Ты, я полагаю, не из тех, кто говорит: шагай, беда, да не в мои ворота! А еще скажу: ты парень не слюнтяй. О таких, как ты, есть хорошая пословица: «Сам огонь — и счастье в ладонь». Дескать, не пройдет счастье мимо молодца. Понял?

Даур отрывает глаза от собственного отражения. Малопонятное’ предисловие Согума ему не по душе. При чем тут беда? При чем тут счастье?..

А Согум продолжает:

— Значит, вот ты какой!.. А тетю твою я видел вчера… Как же! Хорошая женщина, дай бог ей здоровья. Выпьем за нее, что ли?

Выпили стоя. Раз хорошая тетя — надо пить стоя: так предложил Темур. Однако не похоже, что разговор о тете закончен. Напротив, разговор только начинается…

— Как она поживает? — спрашивает Даур.

— Неплохо…