Три повести

— Первый на селе жулик, — сказала Смыр.

— Мы должны взяться за него, Вера Коблуховна. Теперь же. Организованно. Я не верю, что не найдем на него управу.

Вере Коблуховне очень понравилась моя решительность.

— Это мысль! Давайте возьмемся за этого жулика! Соединенными усилиями. И мы посмотрим, что скажет добрый дядя в Гудауте!

Нам стало очень весело. Весело от сознания того, что Роману не поздоровится, если мы возьмемся за дело как следует.

Вино! Все пьют молодое, сладкое, не успевшее перебродить вино. Куда ни придешь — перед тобою ставят кувшин, жарят кукурузные початки на костре.

Очень вкусно молодое вино. От него, говорят, живот пучит, если много выпить. Но я, кажется, не пропойца!

Теперь и я понимаю: хорошо в дождливую погоду сидеть у костра и пить молодое вино. В такую пору затеваются веселые разговоры. Прежде, когда не было еще радио, за костром, говорят, разыгрывались целые домашние представления с переодеванием, с малеванием лиц и прочими милыми штуками, присущими народному театральному творчеству. Сейчас такие представления — редкость. Кино, пришедшее и в горы, вытесняет самодеятельность, по крайней мере в старом ее виде. Правда, по-прежнему пышно цветут песни. Их распевают повсюду, несмотря на то что патефоны — в каждом доме. Я долго не могла привыкнуть к абхазским песням. Сначала они казались мне все на один лад. Но теперь я различаю напевы, и среди них есть такие, которые мне нравятся.

Я считаю, что многие из этих песен очень давнего происхождения, причем в них сохранилось все былое своеобразие. В школе хоровой кружок готовится к годовщине Октября. Участники часами поют и танцуют. И я наглядно изучаю народное творчество Абхазии…

Кирилл Тамшугович несколько раз заходил в мое отсутствие и оставлял кувшины с молодым вином. Я благодарила его. Но он каждый раз делал вид, что не понимает, за что же благодарность. Ему приносят в дар много вина, объяснял он, и, чтобы оно не испортилось, он делится с друзьями.

За последние дни Кирилл Тамшугович как-то посерел и осунулся. Снова оброс щетиной. Стал сухо-официальным. Правда, теперь он не ворчал, как раньше. Но я успела привыкнуть к его дружескому отношению. И вдруг снова такая отчужденность! Он совершенно не интересовался моей работой. И не только моей!

Меня чисто по-женски занимало одно небольшое обстоятельство: правда ли, что Кирилл Тамшугович делится вином не только со мной? Не являюсь ли и исключением? И что бы вы думали? Оказывается, нет! Он приносил вино и географичке, и Георгию Эрастовичу. Мне даже обидно сделалось… Я сказала ему, что не надо вина. Это неудобно. Не надо так.

— Почему? — В голосе его слышалась грусть, которую способна уловить только женщина.

— Не надо. Право, не стоит.

— Вас обижает это ничтожное внимание?

— Да нет… Но как-то…

Он резко оборвал наш разговор:

— Хорошо. Не буду.

И пошел прочь. Но тут же вернулся, попросил прощения за грубость:

— Честное слово, вы тут ни при чем, Наталья Андреевна. Понимаю, мое тягостное настроение не должно ссорить меня с друзьями, товарищами… Но слаб человек… Понимаю все это и тем не менее слаб… Простите.

И ушел.

Неожиданно вспомнилось: чем больше терзают женщину, тем вернее завлекают ее. Нет, достаточно хотя бы немножко знать Кирилла Тамшуговича, чтобы отбросить это банальное подозрение.

Но, во всяком случае, если когда-нибудь и зарождалось у него желание заставить меня думать о нем больше, чем следует думать о директоре, — он своей цели достиг. В нем было что-то притягательное. Он не был похож на остальных. Может быть, это имело решающее значение?.. Не знаю. Говоря откровенно, не знаю…

— Итак, Наталья Андреевна, ваше указание выполнено. Комсомольское собрание проведено. Культ Бабрипш осужден. — Кирилл Тамшугович смеется одними глазами, смеется очень весело.

— Вы перевыполняете мои задания, — сказала я.

— Собрание вам понравилось?

— Мне кажется, оно могло бы пройти и погорячее.

Кирилл Тамшугович удивился:

— Как, еще горячее?

— Разумеется. Да вы посмотрите, сколько молодцов среди десятиклассников!

— Учтем и это ваше замечание, Наталья Андреевна.

И он уже смеется громко, благо мы с ним одни в учительской.

Он говорит:

— У меня к вам вопрос. Может быть, не очень скромный. Вы, говорят, получили посылку с книгами.

— Получила.

— Много книг?

— Да сотни полторы.

— Ого! Дайте мне почитать что-нибудь поинтереснее. Роман какой-нибудь.

— А книг по педагогике, школьному делу не хотите?

— Хочу!

Мы с ним условились, что он зайдет ко мне и выберет сам.

— Спасибо. Буду счастлив. А теперь, Наталья Андреевна, расскажите, как идут дела в ваших классах. Только поподробнее. Детально. До последних мелочей.

Он берет перо и бумагу и подымает на меня глаза. Я начинаю ему докладывать: неторопливо, заглядывая в свою тетрадь, припоминая все, на мой взгляд, важное…

Иней на зелени! Серебрится трава. Деревья покрыты серебристой пылью. Воздух звонок, как в декабрьские морозы на Дону. Иду и слегка поеживаюсь. Наверное, не выше пяти градусов тепла. По местным понятиям, это уже холодно.