Три повести

— Ну да, я сам, своей личностью. Не ожидал? — и человек положил отцу руку на плечо, отстраняя, чтобы лучше вглядеться. — Вот ведь короткая наша земля: снова я на Амуре. А этот парнишка кто… сын? Неужели сын? — Человек посмотрел на Алешу. — Да, времени набежало… — добавил он. — Ну что же, заходи… потолкуем.

Все было по-речному опрятно в маленьком салоне парохода. Чисто выстиранные старенькие чехлы на диванах, большое зеркальное окно, обращенное на нос парохода, качающиеся подсвечники на стенах, служившие в свое время для свечей, и голубенькие примулы в горшках на столе. Дементьев усадил отца в кресло.

— Вот какие дела, брат, — сказал он. — Разговору нам на десять лет хватит.

— Ты зачем же на Амур? — спросил Прямиков. Видимо, его стесняли и значки на черных петлицах и служебный пароход. Почти пятнадцать лет прошло с той поры, когда партизанили вместе на Амуре.

Алеша сидел на краешке низкого дивана под широким окном и видел знакомые тугие желваки на скулах отца.

— Знаешь, от кого я узнал, что ты здесь? От Михалкина. Он диспетчером в управлении пароходства в Хабаровске. А дела вот какие… — Дементьев прошелся из угла в угол. Отец сидел на краешке глубокого кресла, держа руки на сдвинутых коленях. Замасленная его кепка лежала на столе.

— Нас с тобой партизанская война одним крестом крестила. Ты Лазо помнишь? Станция есть его имени, — сказал задумчиво Дементьев. — Поезд на нее рано утром пришел, все еще спали. А я вышел, походил по этой станции. Больше пятнадцати лет прошло. Целая жизнь. И есть нам о чем рапортовать товарищу Лазо. Можем сказать ему, что не зря он дрался и умирал. Вот он, Дальний Восток, — в наших руках лежит. Застраиваем его понемногу, заковываем в броню. Подходящие суденышки по Амуру плавают. Пусть кто-нибудь сунется. Золотой край, богатство наше. А ты ведь тоже мог из Приамурья податься… где климат помягче да и полюднее, где о тайге только из книжек знают. Не ушел все-таки. А почему не ушел? Доходу тебе здесь больше или просто привык к своему месту? Или любовь к краю, что ли…

— Может, и любовь… Свой край, за него дрался. Этого из песни не выкинешь. Конечно, не очень-то много я успел. Створы зажигать — дело не больно хитрое. Но ведь и навигацию без створ не проведешь. Работаю помаленьку, как умею. Ну, ты, конечно, другое дело… следует думать, свою дорогу нашел. Ты кем же сейчас будешь?

— Я транспортник. Да и гидролог в то же время, работаю по водоизысканиям. Прежде чем построить завод, приходим определять, откуда брать ему воду и есть ли еще подходящая вода. Я тогда ведь с Дальнего Востока после войны в Ленинград уехал. В Ленинграде окончил рабфак, потом гидрологический институт. Работал в Казахстане сначала, потом в Средней Азии. Сейчас послали меня с одним делом на Дальний Восток. Дело это большое и срочное.

Дементьев шагал по салону. Его черная куртка была расстегнута у ворота. Морщинки над переносицей были строгие, сближавшие по временам прямые черные брови. Течение покачивало пароход, и подвески на люстре позвякивали.

— История вот какая… если начать прямо с дела. Последние годы я работаю в Наркомпути. Дела всё срочные, связанные со всякими изысканиями. Прокладывали мы дорогу в Казахстане. Не знаю, читал ли ты про это? Газеты-то читаешь?

— Хабаровскую получаю, — ответил Прямиков.

— Ну, так вот… в общем, бегут теперь по степи поезда! — Дементьев с удовольствием усмехнулся. — Из Казахстана вернулся в Москву. Работал в отделе проектировки. Раз вызывают меня на одно совещание. Дело это, конечно, особое… ну, ты понимаешь, конечно, что дело это пока секретное. А что делает твой сын? — спросил он вдруг.

— Окончил семилетку весной. В железнодорожный техникум поступает, по твоему ведомству.

Дементьев остановился перед Алешей и стал разглядывать его.

— Вот для сына уже дорога и открыта. Не зря мы с тобой воевали, значит! — Дементьев на миг задумался. — Да… вызывают меня на одно совещание. Речь идет о Дальнем Востоке. Есть у нас на Дальний Восток одна колея. Сам знаешь, от Карымского до Владивостока одна путь… артерийка. Один поезд на восток, другой на запад… кто первый к разъезду подошел, тот и ждет. Край большой, дела большие, опасности большие… есть места — от железной дороги до границы на лошади в дневной переход доедешь. А японцы Маньчжурию дорогами опоясывают, к границе выводят… и все в нашу сторону. Значит, нам самое время об артерийке думать. Насчет второй колеи ты слыхал, конечно, но есть еще и другая проблема. Ты в Сковородине бывал?

— А как же? И в Сковородине, и в Талдане, и в Магдагачи… мы ведь с тобой вместе до Читы доходили.

Конечно, это было так. В охране восстановительного железнодорожного батальона они доходили до Читы.