Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Паруса хлопают, но "Локон" идет, не замечая ветра, плетется по красной дороге. Никого не видно у штурвала. Лишь тени, запутавшиеся в снастях и такелаже. Нет и фонаря на носу, чтобы освещать дорогу.

Около люка в трюм сгрудилась большая часть команды. Целое королевство песка высыпали, создав защитный круг для невезучих моряков - деталь, вырвавшая из раззявленного рта Бены Старшей трепещущий смех.

Сверху рьяный ветер разорвал в длинные клочья пелены серых облаков, но в разрывах показываются не новые миры, а лишь бездушная, беззвездная тьма.

Места, Где Не До Смеха посылают безжизненные знаки изменчивому, чуждому небу ночи, и Бена Младшая села, поджав колени, крепко охватив грудь руками, содрогаясь в волнах слепого, отчаянного ужаса.

А высохшая голова матери качается в ритмическом ободрении, напевая словно ворона. "Похоть и смерть - эта ночь, губительная шарада любви и потерянных сокровищ! О, утопическая обстановка подобна влажным мечтаниям философа - да, все танцоры медлят, будто свободные ноги пригвождены жуткими шипами разума! Экзальтированная музыка порождения! Неудачливый дурак, похоже, отметил нас всех - не благословить ли нам блаженного безумца и шутника, потаенного в запертом сундуке? Но нет, поистине зачаровано дитя - никем иным, как тем, кто лишился всякой связности!

Мы с тобой, любимая, мы переживем ночь. О да. Бена Старшая обещает! Безопасность от любого алчного вреда. Твоя дражайшая, любимая мама разбухнет до достойных пропорций, ибо таковы текучие эманации красной дороги, шепот обещания правой власти над всякой материей. Надежда, надежда, верно.

Не плачь, дочка. Согрейся в неослабных объятиях матери - ты защищена от мира. Защищена все сильнее. Дева по крови, дева по детскому разуму, дева, да, девичество - главная твоя сила. Сладчайший поцелуй, который выдержит, пожалуй, лишь истинно любящий твои нужды.

Ты моя на веки веков, даже нынче ночью, и я позабочусь обо всем, сколь бы жутким, отчаянным и гневным не был зов снизу!

Позволь мне сосать каждый всхлип твоих губ, дочка. Сила моя крепнет!"

Крик. Внезапно раскрытые глаза. Слабый первобытный трепет. Душа напрягается, сжимается, ожидая повторения, ибо лишь при повторении лицо рисуется в темноте неведомого, лицо поистине испуганное и пугающее, искаженное болью или - это как пожелаете - искаженное светом нечаянного восторга. Но увы, последний достигается слишком редко, ведь раскрытые истины мрачны, и появляются они одна за другой, без остановки.

Крик. Дыхание замирает, сердце не бьется. Что будет?

А теперь взрыв криков. Из трех глоток. Да, это совершенно... иное.

Грохот и топот, дикое колыхание недостаточного света где-то внизу. Башмаки на скользкой палубе, вопли нарастают, хриплые, словно нежная ткань порвана вихрем звука. Что ж, вот мгновение, когда все балансирует на острие ножа, бездна зияет, ветер несет хрупкие отзвуки забвения - неужели пришло безумие? Неужели выпущены на свободу Насилие и не выбирающая жертв Беда? Смазанные фигуры налетают одна на другую, рты распахнуты, лица под каблуками, тела валятся за борт, трещат кости, брызжет кровь, грязные пальцы в глаза... ох, сколь многое сдано судьбами заклятию безжалостного безумия.

Зычный, порождающий эхо рык - вот все, что нужно. Глас командира, возвращающий души от края.

Если бы он оказался там, в ставшей стадом команде, силой и железной хваткой задержав миг спасения!

Но ужас плыл в знойных течениях ночи, сочился в плоть и разум - и вот, вслед ужасным воплям снизу, расцвел хаос.

Жизнь, как с полным основанием мог бы сказать Бочелен - родись у него мысль высказать комментарии - всегда склонна к глупости и логическому ее следствию, жестокому самоуничтожению.