Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Бочелен провел рукой по бороде. - Необычайно. Маска благоразумия, мастер Риз, позволяет скрывать нетерпимость и творить всяческую жестокость. Но едва иллюзия отброшена, ужас насилия становится актом случайным, а возможно, и направленным на всех сразу. - Он помолчал, постукивая себя длинным пальцем по крылу носа, и безжалостно продолжил: - Тот денежный сундук по праву принадлежит вам, мастер Риз. Поднимать мертвецов? Оказывается, нет нужды. Все, что требовалось - легкий толчок руки невинного и в чем-то наивного лакея.

Эмансипор смотрел на некроманта, отчаянно желая отбиться от обвинения, отвергнуть свою причастность - но не находил слов. В голове звучал лишь рефрен: - Нет, не я, это не я. Это он. Кто он? Кто угодно он! Только не я! Нет, не я, нет...

- Мастер Риз? Вы совершенно потеряли цвет лица. Упомянуть ли, что я никогда не видел ваших глаз столь чистыми, а склеры так и сияют? Сила природы влечет всё вниз, к земле. Воображаю, как потоки токсинов кружат по ногам. Боюсь, ваши ноги буквально потеют кровью. Сильно. Но сейчас не время - нет, не пытайтесь отрицать. А теперь, прошу, ведите меня к королю Макротусу.

Эмансипор моргал. Ноги? Кровью? Макротус? - Рад провести вас к Макротусу, хозяин. Можете говорить с ним о чем угодно, но я подозреваю, что добра от этого будет мало.

- Я редко стремлюсь к добру, мастер Риз. Ну, не пора ли в путь?

Инвет Суровий никогда не ощущал себя таким живым, столь живым, что это его убивало - и отлично, ведь, кажется, он и сам преуспел в убийствах, если кровавые пятна на клинке можно считать доказательством, а он счел вполне доказанным осуществление святого суда над неполноценными немытыми кретинами, смеющими считать себя достойными гражданами Чудно, суда, что поистине уместен и является его правом, нет, его обязанностью как Паладина Чистоты, Паладина Совершенства, ведущего авангард сильных к здравой, благодарной смерти, и если он и благой его авангард то и дело шагает по каким-то младенцам, малышам и слабым костями старикам, тут уж ничего не поделать, ведь цель его праведна, столь праведна, что слепит как солнечный огонь, всепожирающий, дерзкосдирающий мясо с костей и да, он уверен, что "дерзкосдирающий" - подходящее слово и почему бы нет, не он ли Паладин Уместности, нет сомнений и гляньте! ночь юна и чрезвычайно ярка, правда, учитывая горящие хижины и горящих в них обитателей, ибо никто не заслужил смерти менее горькой, менее сдирающей, ведь судилище случается во всяких формах, во всех размерах, даже в населенных блохами пеленках с визгливыми подлинно раздражающими щенками, что выложены в ряд, сочные и пухлые, руками монахинь, а они, наверное, недурны под своими вуалями не то что такие мысли приемлемы ведь он Паладин Чести шагающий по улице огня не пещера ли это в преисподней где лишь огнь и муки а может и нет хотя лучше бы по мнению Инвета Суровия было такое место вечной боли для нездоровых кусков дерьма в скудной одежде из человечьей кожи которую пламя может съежить обнажая мясцо и ох как они станут извиваться и плеваться и брызгать мерзкими соками вечными потоками грязных ядов и плоть вывалится складка на складке желеобразная и усеянная огромными сочащимися порами - плоть наполняющая улицу и как ему пройти? Помилуй Госпожа, оно живое!

- Хлюп! - выдохнуло массивное тело при внезапном столкновении.

Дикое стремление Инвета прервалось. Он погрузился в мясистые складки, отскочил и упал на задницу, стирая воду с глаз. Из носа хлынула свежая кровь.

Трубный крик: - Больно!

Паладин вскочил, зажимая нос платком. Он сумеет обойти! У него меч. Руби прямо, прямо, присед и выпад, наискосок и накрест! С ревом Инвет Суровий воздел меч.

В двадцати с лишним шагах бесформенная бульба размером с бочку - потное лицо Наузео Неряха - расплылось кверху, книзу и в стороны, выражая ужас, глазки широко раскрылись и выкатились, раздвигая складки век. Демон завопил.

И отпрянул, едва избежав касания опустившегося клинка.

Лязг железа о камень.

Паникующий Наузео Нерях подался вперед, напирая массой на Паладина, прежде чем тот сумеет замахнуться. Растянутая маслянистая кожа взяла Инвета Суровия в отчаянные объятия. Курчавые волосы и воспаленные поры, словно маленькие вулканы, беспорядочно облепили сопротивляющегося Паладина, извергая отвратные соки.

Рука Наузео опустилась, затаскивая суетливую фигурку в подмышку.

Где изобилуют все виды ужасов.

Инвет Суровий не мог дышать. Но ему не нужно дышать! Он Паладин ... паладин... он задыхается! Поглощенный плотской тьмой, тусклые волосы как черви ползут по лицу, лопаются прыщи, раскрываются трещины, обмазывая губы многолетней сальной грязью - ох, вкус, что это? Что он напоминает? Йогурт?

Йогурт. Последнее слово Инвета Суровия, жуткий всхлип рассудка.

- ОТДАЙТЕ МНЕ РЕБЕНКА!

Имид Фактало отпрянул, услышав змеиное шипение. Ребенок в руках затих, ставшие очень большими глаза уставились на святого.

- Дайте его мне!