Три робких касания

– Ах, ты ж, дрянь революционная! – глава охранного отделения с хрустом выдернул шнур. Более пяти минут мы провели в тяжелом молчании. Кем был этот человек из радио? Почему его голос звучал так властно и, боже мой, правильно? Почему здесь? Почему сейчас? Почему у нас? Господин Сильвин с удовлетворением разглядывал мои дрожащие руки. – Так о чем мы с вами беседовали, Килвин?

– О беспорядках, господин.

– Да-да. И вот тому прямое доказательство. Полюбуйтесь! – он треснул приёмник и тот зазвенел. – Западная зараза добралась и до нас. Чёртов князь, – устало выругался господин Лесной. Незнакомое слово тяжелым камнем застыло в гортани. Я знал, что на зиму планируется нечто ужасное, и знал, что причиной тому стала какая-то невообразимо далёкая западная смута, но ни о каком Чёрном, или как его там величают, князе я в жизни не слышал, а в политической географии я был очень даже силён. – Они и впрямь собрались идти на Брумвальд! Ну не смешно ли?

– Смешно, – я согласился.

– А что ж вы тогда не смеётесь? Полно, Килвин, вы ж слепы, как крот, – он усмехнулся. Я действительно ни черта не знал, но только потому, что… потому, что мне не положено, – как ваша подружка Веда, – продолжал ехидничать господин Лесной. Может и славно, что меня не взяли в это отделение? – Ну, ничего, ничего. Звёзд много, на всех хватит, – так говорили в приютах, так утешали калек и придурков. Господин Сильвин Лесной счастливо улыбнулся, и тотчас сделался похож на усатого борова.

– И Галвину? – ляпнул я, не подумав.

– И Галвину, – он одобрительно кивнул. – Ваш брат не такой уж плохой человек, коим все мы, – о, как он выделил это «мы»! Пару раз кулаком по зубам за такое проехать. – его считаем.

– Да что вы?

– Да-да. Вы, верно, редко видитесь с братом, я прав? Раза два в месяц, реже? Чаще? А сколько? а когда?

– Моё дело, – повышение мне сегодня явно не светит.

– Ваше, ваше, разумеется. И всё же? – он задумчиво наклонил голову. – Неужели за все годы вы не заметили, как он несчастен. Да, да. Наш маленький бог, повелитель темной магии, новый хм… Виррин Од, так сказать, всего-навсего жертва собственных печалей. Вы любите собак, Килвин?

– Что? – был бы дамой, обомлел. – Каких собак?

– Таких собак, обыкновенных, – обрадовался господин Морской. – Кусачих шавок из подворотни? Так любите? – Я решительно не понимал, что происходит. Не любите, значится. Никто их не любит и по делам! Рычат, скалятся – мерзость, истинная мерзость. А знаете, почему, отчего, эти твари так неприятны?

Мне было бы страшно, нет, мне страшно.

– От голода.

– Боже мой, Килвин! А вы умны, я посмотрю. Жалко, брата упустили, недолюбили мальчика. Кем бы он стал! Кем мог бы он стать… Уберите его, Килвин, пока не поздно. Один выстрел без боли, допросов и страха. Вы же догадались, что грядёт.

– Революция, – мой голос отразился глухим стоном, погас. Господин боров ухмыльнулся, но не ответил.

– Такие, как он, пострадают первыми, – бесстрастно сообщил глава охранного отделения.

Они боятся, боги, они действительно боятся! они думают, что Од и мой глупый братец, способствуют мятежникам! – Тьма сгущается, Килвин, скоро она доберётся и к нам. А кого винить во тьме, как не чернокнижника? – Поэтому его и повесят, обвинят в мятеже. – Вы меня понимаете Килвин? – он подмигнул мне. Со скрипом отодвинулось кресло, бесшумно выдвинулся ящик, на стол грохнулся пистолет. – Берите – дарю!

Бунт задушат. А Галвина… Он предлагает мне? мне! убить его.

– Иди на хрен.

Я встал и вышел, не слыша, как закрылась дверь.

***

В кабинете полицмейстера было темно и пахло тыквенным пирогом. «Угощайся», – прошептала Даня. Я долго мял в руке тёплое рассыпчатое тесто. Полицмейстер, смотрел на меня, как на бездомного, как на безногого дурачка.

«Иди на хрен», – вот так лихо и просто я подписал себе смертный приговор. Нет, меня не уволили, напротив – перевели и повысили.

– Я не… не хотел его оскорблять.

– Полно, Килвин. Отдохни, – новый человек, наш знакомец с другого участка, дородный господин, вскорости принятый на моё место, положил руку мне на плечо, – Выспись, – хлопнул два раза для приличия и вернулся к столу, – С невестой попрощайтесь, – а на столе лежала заполненная форма с моей чёртовой фотографией, – с братом. А через денька два поездом на Брумвальд. – Хоть шинель новую дадут. – Тебе в столице бывать не доводилось, прав я, Килвин? Ну, ничего, побываешь, и на болотах побываешь, а, бог даст, и другой мир, тот, что за кромкой увидишь! – он смеялся надо мной, не таясь и не стесняясь. Новый заместитель, взамен меня.

После, свободный, как подстреленный орёл, я уселся в кресле напротив окна и принялся мучить да истязать домашний телефон, Галвин, конечно, не ответил. Чтобы такое счастье случилось, нужно чудо, большое и золотое. Чудес не было. Я отправился пешком. И опоздал. Боже, какие они с Аннушкой красивые, какие счастливые: он – в этой своей чернильной бархатной мантии, она – в небесном шелковом платье, я застыл в дворовой арке, минуты на три опоздал. На праздник уехали. К барону, чтоб черти его задрали, Кулькину. С праздником. С Самайном.

***