Три ролика магнитной ленты

Но вот меня одолевает другой мучительный вопрос: что в жизни главное? Деньги? Костя прав, я с ним согласен: деньги — это ерунда. Но жить, как он, мне не хочется. Отработать восемь часов, выполнить сменное задание, а возвратясь домой, коротать досуг за игрой в домино, карты или за бутылкой вина? Это же невероятная скука!.. Можно жить ведь и по-другому, скажем, записаться в самодеятельность во Дворце культуры и еще спортом заняться. Факт, можно.

Галочкин не заходит больше двух недель. Недавно я сам забежал к Кольке. Его не было дома, а может, и был — не знаю. Дверь отворила мать, сердитой скороговоркой выпалила:

— Нет его. Ты к нему не ходи. У Коли скоро экзамены, готовиться нужно. А ты работаешь, отвлекать его будешь, — и она закрыла дверь. Я был ошеломлен. Видно, Колькина мать боялась, что я буду сманивать его на завод…»

* * *

…Возвратился из школы Женька, присел ко мне на кровать. Щеки горят завидным румянцем, глазенки сверкают, мордашка так и дышит довольством. Мне сразу стало легче, точно свежим воздухом пахнуло.

Женька вытащил из сумки два большущих краснобоких яблока.

— Тебе.

— Спасибо! Одно твое.

— Нет! Я уже ел.

— Ну, а дела как?

— Хорошо! Трояшек нет!

— Из наших ребят кого-нибудь видел?

— Колю Галочкина.

— И что?

— Передай, говорит, салют.

— Да?.. Ну, ладно…

Вскоре с работы пришла мать, принесла свежего хлеба и банку моих любимых кабачков, нарезанных кружочками. Впервые за последние три дня я пообедал с аппетитом. Мать осталась очень довольна и сказала:

— Теперь на поправку пойдешь!

Я снова лег в постель. От слабости бросило в сон. Снилось что-то очень хорошее, только не мог припомнить, что именно. От давешнего тоскливого настроения не осталось и следа. Значит, те мрачные мысли просто от одиночества. Когда рядом люди, тогда хорошо.

Вечером заходил Саша Ковалев. С неизменной своей круглой улыбкой. Познакомился с матерью и Женькой, повернулся ко мне:

— Ты чего захандрил? Не годится! Ну, здравствуй! Как чувствуешь? Неважно? Ничего, поправишься.

— Садитесь, пожалуйста, — предложила мама. — Я давно собиралась к вам в цех зайти, поразузнать, как мой Сережа трудится, да времени не выберу. Забот, знаете, полон рот.

Я умоляюще посмотрел на мать.

— А что? Может, ведешь себя не так?

— Что вы! — улыбнулся Ковалев. — Сергей работает хорошо. Скоро у нас откроются курсы повышения квалификации. Его обязательно пошлем, пусть разряд повышает.

— Спасибо.

— Я, право, тут ни при чем. Он сам молодец.

— Что нового? — спросил я Сашу.

— Да нового-то как будто ничего такого нет. Ребята привет передавали. Сушков сегодня приходил проситься обратно на участок. Дал слово, что исправится. Решили принять.

Ковалев просидел около часу, разговаривал со мной, с мамой. Она высказывала ему свое беспокойство по поводу того, что я не учусь и что она очень хотела бы, чтобы мы с Женькой стали образованными людьми. Ковалев понимающе кивал головой.

Когда он ушел, мать сказала:

— По-моему, твой мастер душевный человек.

— Да, — согласился я. — У нас его уважают.

Обыкновенный парень

Однажды, — было это в середине сентября, — Костя Бычков не вышел на работу. В конце смены Ковалев попросил меня зайти к нему и узнать, что случилось.

Я застал его в общежитии. Костя сидел за столом один, подперев голову руками и глубоко задумавшись. Он даже не обернулся, когда я поздоровался. Костя был чем-то взволнован.

— Ты болен? — спросил я.

Костя не ответил и не пошевелился.

— Что ж случилось? — тронул я его за плечо.

— В армию забирают…

— В армию?! Расскажи толком.

— Чего рассказывать? Вчера получил повестку. Был в военкомате, прошел комиссию. Через неделю отправка.

— Куда?

— Не знаю. Не сказали. Выдали бумагу на расчет, и все…

Уезжая, Костя распродал свои немудреные пожитки и кутил всю неделю до отправки.

— Э-э! Веселись душа и тело — вся получка пролетела! — кричал он.

— Костя, брось пить, — уговаривал я. — Давай лучше поговорим о чем-нибудь.

— Поговорим?.. А о чем нам с тобой говорить!.. Не с кем мне говорить!.. Нет у меня никого, понимаешь?! Никого! Один я на белом свете…

Лицо у Кости вдруг перекосилось, словно от боли, голова упала на стол, и он заплакал.

Я сидел рядом и не знал, что делать: то ли утешать, то ли ругать. А Костя всхлипывал, как ребенок.