Три ролика магнитной ленты

— Не останусь! — Васька послушно отошел от окна.

Чудная эта нянечка, Верочкой зовут.

Если кто из больных спросит:

— Как звать-то тебя, нянечка-санитарочка?

— Верочкой, — отвечает.

К Ваське следователь приезжал. В кабинете врача допрашивал. Так Верочка потом пристала: «Расскажи, о чем он тебя выспрашивал?» А потом давай ругать:

— Зачем с бандитами связался? А если б он тебя насмерть загубил, что тогда?

— Похоронили бы, и все, — ответил Васька.

— Еще улыбается! Что тут смешного? Очень даже печально!

Верочка натаскала Ваське много иллюстрированных журналов и велела читать. Но Ваське больше нравилось картинки рассматривать.

Когда у Верочки кончалась смена, она перед уходом обязательно заходила в палату к своим больным и прощалась, желая быстрей поправляться — и еще много чего. Говорливая девчонка.

Утром все больные ее встречали радостными улыбками:

— О, Верочка с проверочкой пришла? Заходи, расскажи чего-нибудь веселенькое. Чего там, на воле-то?

— Хорошо! А вам как спалось?

— Плохо! — Васькин сосед по койке, пожилой дядька-механик из цеха, хитро улыбнулся. — Васька нам спать не давал.

— Почему? — спросила Верочка строго.

— Бегал тут все к одной молоденькой со второго этажа…

Розыгрыш поддержали остальные.

— Врут они все…

…Поздний вечер. Тихо. Большой свет погашен, в коридорах лишь горят голубые ночные лампочки. Васька тихо лежит, думает. Вспоминает прошлое, сестру Варю — свою «лельку»…

…Лето. Звонкое голубое лето. Буйствуют леса. Буйствует трава. Позарастали стежки-тропинки густым папоротником, скрыли россыпи костянки. Под прелой прошлогодней листвой, вздувающейся бугорками, прячутся грузди, маслята да обабки. Благодать! Одно плохо — комарье одолевает. Нет от него спасенья в лесу. Только на полянке, где гуляет сквозной шалый ветер, раскачивая в высокой траве голубые колокольчики, только здесь они оставляют в покое…

Варя увезла Ваську ранним утром — на целый день. Они бродили по березнякам, по соснякам, забирались в самые густые заросли, отыскивали колючие малинники. Ели прохладную и кислую костянку… Слушали, как шумит лес. А шумит он так: сначала где-то в стороне, потом приближается все ближе, ближе, заколышет над головой верхушки сосен с сыпучим шорохом и уйдет дальше, затихая; послышится сухой скрип — это скрипят стволы.

В хвое лучистой звездой посверкивает солнце, играет, перекатывается.

И вдруг — тихо. Где-то за лесом, невидимый, простучит по рельсам поезд, прогудит дребезжащий свисток электрички — и снова тихо…

…А Варины песни? Когда она негромким, чистым голосом поет… Одна, помнится, про васильки:

Все васильки, васильки.
Много мелькает их в поле…

А потом вдруг колыбельную запоет:

Баю-баиньки-баю,
Не ложися на краю-у-у…
Придет серенький волчок,
Тебя схватят за бочок-о-ок…

Протяжная, долгая песенка, и конец Варька сама присочинила:

Закопает во песок,
Под березу, под сосну-у-у…
Под березу, под сосну,
Ты не спишь, так я усну-у-у…

— Славно как в лесу! — говорит Варя.

— Ага, — отзывается Васька.

— Пойдем, хватит лежать.

— Ага, пойдем.

У подножия могучих сосен с потрескавшимися замшелыми стволами пасутся молоденькие сосенки-подлески, выпустившие, словно рожки, белесовато-зеленые липкие побеги. И осиночки тут же рядом. А там, чуть поодаль, причудливо изогнулась сосна: до половины ровная, а там пошла серпом. Видать, что-то помешало ей прямо расти.

А рядом высокая осина, и без единого листика. Сухие ветки мертво торчат в разные стороны. Птицы летят мимо, не садятся. Только вороны с карканьем носятся над верхушкой, и ветер чуть-чуть колышет ствол из стороны в сторону. Стоит осина одинокая, жалкая. А внизу, на стволе, присосались белые козырьки — грибы.

— Не живая, — сказал Васька.

— Погибла, бедная, — грустно прошептала Варя, потрогала козырьки, попробовала оторвать — крепко сидят, не поддаются.

Давно это было…

…По коридору кто-то из больных простучал шлепками, глухо стукнула дверь. Потом снова шаги, и снова тихо.

Звенящая тишина. Откуда-то доносится «ззззз» — электрический счетчик гудит или другой какой прибор.

Прямо в окно светит полная луна. Снизу вверх катится. Выплыла из-за строящегося корпуса, запуталась в переплетениях башенного крана…

Снова стук в коридоре — мягкий: «туп-туп-туп».

Васька удобней уложил забинтованную голову, подсунул под подушку руку и закрыл глаза…

19

Спирина судили открытым показательным судом в клубе общежития.

Дело слушалось два дня. Спирину дали пять лет.

— Мало дали, — сказал мастер Дрожжин с сожалением. — Отсидит, опять ведь к нам придет. Ну, хоть пять лет будет поспокойней.

— А он мстить не будет? — спросила Римма.

— Кто? Спирин?

— Да. Он не сможет еще что-нибудь натворить?

— Конечно, может, — сказал Рогов.

— Так это же ужасно! — сказала Римма, с испугом глядя то на меня, то на Рогова. Она остановила взгляд на Рогове: — А он тебе ничего потом не сделает? Ведь это ж ты его скрутил. Он не будет тебя преследовать?