— Убью, матросик. Попомни мое слово…
Приехала скорая помощь, и Мохова унесли. Потом прибыла милицейская машина. Составили протокол, записали свидетелей и увезли Миху.
Комната отдыха опустела. Столы и стулья разбросаны в беспорядке, скомканная бордовая скатерть валялась на полу под сломанным стулом.
Римма оцепеневшая от ужаса, стояла в углу комнаты и широко открытыми глазами взирала на весь этот погром.
* * *
Однажды я все же решился прокрутить Мокеичу свои записи.
— Хочу тебе кое-что показать, Мокеич, — сказал я. — Ты можешь уделить мне один час?
— Конечно! Есть что-нибудь интересное?
— По-моему, да. Пройдем в аппаратную.
Я не питал надежды на то, что Мокеич одобрит мой труд, но все же теплилось «а вдруг!».
Мокеич удобно устроился в кресле. Я установил на диск магнитофона первый ролик и нажал кнопку пуска.
Мокеич слушал с непроницаемым лицом. Никогда нельзя было понять — одобряет он или порицает, нравится ему или не нравится.
Время от времени я останавливал магнитофон и делал дополнения, разъяснения, комментарии.
Наконец, третий ролик переместился с одного диска на другой и я нажал кнопку «стоп».
Мокеич продолжал молча сидеть в кресле и смотрел на меня бесстрастным взглядом.
— Ну и что? — спросил я.
— Нет, это я хочу задать тебе вопрос «ну и что?». Что ты хочешь всем этим сказать? Ты, ровным счетом, ничего нового не открываешь. Миллионы молодых рабочих живут в общежитиях, трудятся на заводах и фабриках, каждый день встречаются с массой острых проблем. Найдут ли они ответы на свои вопросы вот в такой радиопередаче? Найдут ли решения поставленных перед ними задач?..
— А разве мы должны давать решения? Да и можем ли мы здесь решать проблемы завода?!. Даже если бы мы очень этого хотели, то все равно не смогли бы, потому что это делается только там, на заводе, в цехе, в общежитии. Мы можем лишь помочь тем, что обратим внимание руководителей, общественности на наиболее острые, нерешенные вопросы. Неужели это не понятно?!
— И другое, — продолжал Мокеич, пропустив мимо ушей мои доводы. — Кого ты здесь показываешь? Рецидивиста Миху, его «шестерку» Мохова, затем этого философствующего лодыря… как его?.. Богодухова, потом — комендантшу… Мастер Дрожжин — беспомощный брюзга… А кого ты им противопоставляешь? Демобилизованного матроса Рогова? Воспитательницу Римму, которой надо бы идти в пионервожатые? Или Шлентова?..
— Дело разве в этом? Ты сейчас, по-моему, удачно определил типы. Этого я и хотел добиться. Если люди, наши радиослушатели, увидят, что плохо, где плохо, то непременно должны задуматься, что нужно сделать, чтобы стало лучше. Заставить думать — вот в чем мне видится наша задача…
— Но мы обязаны также сказать, что нужно делать, как поступить…