Три ролика магнитной ленты

Новая жизнь подхватила Люсю и закружила в своем водовороте. Она подолгу теперь засиживалась перед зеркалом, придумывая различные прически. С упоением разглядывала свои стройные ноги в новых туфлях, поставив небольшое зеркало на пол. Не привыкшая к городской жизни, она совершенно потеряла голову от ее ритма и суеты. А тут еще ухажер. А в цехе девчоночьи пересуды… Люська пребывала все дни в каком-то приподнято-возбужденном настроении. Дома то улыбалась, вдруг начинала вальсировать по комнате в неудержимом веселье, то неожиданно становилась грустной и сидела молча, подавляя вздохи.

Когда подруги на фабрике заводили разговоры о новых модах, Люся жадно ловила каждое их слово. Ходить по магазинам, простаивать у витрин — стало ее страстью.

В дни получки Люся подсаживалась к Тоне и вкрадчиво говорила:

— Знаешь, Тонечка, какой красивый креп есть?! На кофточку… — и выжидающе глядела на сестру.

Или:

— Если б ты знала, какой я сегодня штапель видела?! На платье…

Тоня понимала к чему этот разговор.

— Ну и лиса! Ладно, купи уж… Молодость!

Со следующей получки Люся подговаривалась уже к чему-нибудь другому, и Тоня снова давала деньги из «общей кассы». Себе она покупала вещи очень редко, и то самое необходимое.

Потом Люся перестала советоваться и покупала себе все, что вздумывалось. Почти всю зарплату тратила на наряды.

— Знаешь что, дорогая сестренка? — сказала однажды Тоня полушутливо-полусерьезно, но так, чтобы Люся поняла. — Нам не стало хватать денег.

— Почему?

— Ну, а как ты думаешь?

— Скажешь много покупаю? Нисколечко! Девчонки не по столько тратят!

— Может быть, им помогают папы и мамы?

— Не знаю! — Люся вспыхнула. — Я ведь тебе не запрещаю покупать все, что ты хочешь.

— А я ничего не покупаю, ты же видишь.

— Это твое дело. Но и мне не можешь запретить тратить получку так, как я хочу.

Тоня ничего не ответила, хотя ей было очень обидно. Поведение сестры начинало беспокоить. Люся стала эгоистичной.

Однажды она вернулась с гулянья во втором часу ночи, очень долго возилась в темноте, чертыхалась, потом включила свет. Тоня проснулась. Свет больно бил в глаза.

— Нельзя ли потише, Люся?

— Нельзя.

— И вообще, не мешало бы тебе возвращаться пораньше.

— Тебя завидки берут, да?! Я не маленькая, когда хочу, тогда и прихожу! — запальчиво ответила Люся.

Тоня пристально посмотрела на сестру.

— Ты ненормальная.

— Сама ненормальная!

Люся легла спать отдельно, на сундуке, подстелив под бок старое осеннее пальто и укрывшись шерстяной кофтой.

* * *

Ночи стали совсем короткие. Вечерняя зорька, не успев угаснуть, крадучись по-над горизонтом, перекочевывает на восток и зажигает новый день.

Тоня не спала почти всю ночь. Она очень много передумала — о прошлом, о настоящем, о будущем.

Вспоминала свое далекое детство, родное село; мать в простом деревенском платье, сидящую на невысоком тесовом крылечке, выскобленном до желтизны. В руках у нее быстро-быстро мелькают блестящие стальные спицы — вяжет носки, такие мягкие и теплые, что даже в самый лютый мороз в них не стынут ноги. А рядом возле крылечка еще совсем маленькая Люська. Она вытягивает ручонки с растопыренными пальчиками, бегает за козленком, привязанным за колышек, стараясь схватить его, а козленок убегает и тоненько верещит… Как это было давно!

И Люська уже выросла… Только очень легкомысленная. Мама всегда старалась, чтобы ей не стало трудно, чтобы не знала нужды…

Разве не ради этого в трудную годину Тоня уехала в большой город, где у нее не было не только родных, но даже знакомых? Да и город-то настоящий она увидела впервые в жизни.

Поначалу жила в няньках в семье военного врача. Потом Евгения Борисовна, жена врача, через знакомую портниху устроила Тоню в швейную мастерскую, где она научилась шить солдатское обмундирование…

…Вечером, уже за порогом, Люся сказала:

— За зеркалом на тумбочке тебе письмо, кажется, от Алексея. Меня сегодня домой не жди. Я иду к подруге на вечер.

Люся захлопнула дверь и ушла. Тоня не успела и слова сказать ей. Она взяла письмо, торопливо распечатала и начала читать. Алексей писал о том, что обзавелся семьей и извинялся, что, будучи в отпуске, не смог заехать повидаться…

Тоне так стало обидно, так жалко себя, что она не выдержала и разрыдалась. Весь вечер проплакала — и стало легче. И хорошо, думала Тоня, что Люськи нет дома. После того что между ними произошло, Тоне не хотелось, чтобы сестра видела ее слабой, сломленной, жалкой. И не хотела, чтобы Люся знала о содержании письма, поэтому она порвала и выбросила его. Но только это, последнее письмо: все остальные решила сохранить — в них было много хорошего.

За окном притаились вечерние сумерки. Небо, чуть багряное на западе, к востоку становилось все темнее и казалось очень глубоким. Над соседним домом неуверенно вздрагивала одинокая звездочка, — первая предвестница приближающейся ночи. В окно сонно заглядывали тополя, и все та же большая ветка легонько покачивалась, чуть-чуть задевая за стекло.