Три сердца, две сабли

– Сдается мне, что я знаю его лучше, нежели прочие, – позволил я себе войти в уже известную роль, видя ясно, куда клонит капитан. – Де Нантийоль – человек с особыми понятиями о чести и благородстве.

– Приберегите сию рекомендацию для святого Петра, – зарычал капитан, – коли желаете, чтобы сей демон пролез в рай следом за вами! Только опасаюсь, что ваша рекомендация там, – он вновь поднял перст и вновь не попал в небо, – пропадет втуне. Если желаете выгородить его, так освободите от нового греха.

– От какого же? – вопросил я, уже чувствуя, будто холодею от настойки, а не разжигаюсь.

– От нового убийства, – изрек капитан. – Я же вижу, что никакой трибунал вас не разведет, если только не приговорит обоих к расстрелу и не исполнит приговор немедля. Вы человек благородный, вы мастер. Возможно, Бог судил вам стать знаменитым живописцем. И что же?

– Опасаюсь, что следующее ваше слово я, как дворянин, обязан буду воспринять как оскорбление моей чести, – проговорил я, уже не слыша себя.

– Эх, дворяне! – махнул рукой капитан. – Когда же вы, наконец, друг друга перебьете? Может, бед на земле поменьше станет.

– Когда мы друг друга перебьем, вы следом живо перегрызете друг другу глотки, – предрек я, полагаясь больше на свое чувство, нежели на пророчества последних времен.

Один глаз капитана несомненно протрезвел – и именно им он в упор, как дулом пистолета, воззрился на меня.

– Вот мое слово, лейтенант, – угрожающе, как окончательный приговор трибунала, произнес капитан Фрежак. – Я не видел вашей дуэли. Мне померещилось… Вы – императорский порученец, так и отправляйтесь с докладом к императору. Немедля. А Нантийоля я еще задержу и допрошу, он мне в своем шутовском полуегерском наряде доверия не внушает. И если вы с ним желаете свести счеты… вероятнее всего, себе же на голову, то извольте! Но только не сегодня и не в расположении моего эскадрона.

Слушал я капитана и изумлялся его собственным, простодушным понятиям о чести. Слушал и не сдержался:

– И за каким дьяволом вы так обо мне печетесь, капитан?!

Капитан Фрежак раскрыл рот и часто заморгал.

Не переборщил ли я, как верно заметил капитан, на свою голову?

– Так вы еще и по-русски знаете?! – продолжая помаргивать, в полном изумлении вопросил капитан.

И вправду, наконец поддавшись славной русской настойке, я нечаянно сам себя разоблачил: в сердцах выразился на родном наречии.

– Приношу извинения, господин капитан, от чувств заговорил на родном арго живописцев Парижа! – ничтоже сумняшеся тут же выпалил я. – Русских там немало, сочные их словечки их затесываются в наш парижский говор. Я просто высказал удивление вашим поистине отеческим попечением о моей особе. Оно мне льстит и возмущает единовременно. Вы должны меня понять.

Капитан уже неверной рукой прихватил бутыль, клюнул ею сначала в мой бокал, едва не отбив его край, потом в свой, разлил остатки чудесной настойки по бюро (не в сие ли имение, закралась у меня в тот миг догадка, заезжал тот казачий хорунжий, сложивший голову ни за грош?).

– О, да. Понимаю, – пробормотал он, как-то весь, целиком нацеливаясь на свой бокал. – Дворяне, аристократы. Делайте что хотите. Скоро будет военный прокурор, налетят жандармы… если доживете. Я вот сейчас засну, а вы, вероятно, тут же друг другу головы прострелите с десяти шагов.

Я едва не поправил его: «С одиннадцати».

– Я хотел вам добра, лейтенант… Вы было понравились мне, – грустно пробормотал капитан Фрежак, поднимая свой бокал и как бы осторожно приближаясь к нему, с опасением не промахнуться бы.

Я рассыпался в благодарностях, но он их будто не услышал.

Спустя минуту я помог капитану добраться до роскошной постели, на которую он и завалился прямо в сапогах, как и подобает галльскому варвару, вторгшемуся в пределы Третьего и последнего Рима.

Пора было подумать о пунктах моего изначального плана. В голове моей шумело, да и амбре, вероятно, исходил от меня знатный, поэтому временно отменялся, к великому моему огорчению, важный пункт плана: дать Полине Аристарховне урок рисования в гостиной, где она несомненно некоторое время меня дожидалась… и наверняка не дождалась. То была сильная потеря перед моим соперником, но пока с нею приходилось мириться. Безотлагательным был следующий пункт: найти кузнеца и снарядить его в опасный путь вместо себя.

Дабы не возбудить излишнего любопытства и подозрений, я решил прогуляться по службам, рассматривая их, как путешественник – хижины туземцев. Опасался я покуда только одного – невзначай встретиться с самой Полиной Аристарховной лицом к лицу. Оправданий быть не могло. Чуть менее беспокоила меня возможная встреча с Евгением. По счастью, обошлось.