Три сердца, две сабли

– Всему свое время, – весомо сказал я. – А нынче время тебе для настоящего подвига. Притом подвига куда менее трудного, нежели тот, что ты уже раз затеял, подкараулив тут меня. Я ведь не из праздного любопытства искал кузню и тебя самого… да попался в ловушку. Сейчас я допишу донесение и пошлю тебя с ним в наше расположение. Бумажку, чай, легче и быстрее донести, нежели человечье тело пяти пудов. Живо и управишься. Только вот допишу. Грифель со мною, в минуту закончу.

Кузнец вперился в меня и будто хотел дырки во мне просверлить взором.

– Ваше благородие, никак сейчас не можно! Только когда смеркнется и хранцы, даст Бог, напьются и угомонятся, – с неимоверной мукой в голосе выговорил он.

– Они и так мирные. И капитан их добряк… и пьян уже совершенно. Я сам прослежу за неприятелем, – с некоторым недоумением сказал я, не веря, что кузнец так живо остыл к настоящим подвигам, попав впросак с «языком».

– Так нет уж никакого капитана, – огорошил меня кузнец. – Приказ какой-то подоспел, и подались дальше они. А на их место успели уж иные наступить. Ентих поменьше будет, но злые они. Вороватые черти! Их начальник-то успел нашу барышню обидеть, так тот другой, оставшийся хранц, вступился и страху один против всех навел… Я бы сразу того начальника убил, кабы та обида на моих глазах приключилась.

Я слушал кузнеца и весь холодел: какие важные и опасные события я пропустил, отлеживаясь тут в холодке да тени на мягком сене. Как теперь мне оправдаться?!

А кузнец продолжал:

– Покуда там немного улеглось, мы сюда с братом и поспешили… а что поспешили… только гадать, что с вами делать при новой-то беде. Добро, что само разрешилось. А тепереча сам Бог велел обратно податься да хозяев при случае оборонить, ежели что…

Стыд заливал мою душу: меня не оказалось при Полине Аристарховне, возможно, в самую трудную минуту… а вот Евгений оказался как раз на месте! Теперь все лавры – ему! Да что лавры, будь они прокляты, разве на них свет клином сошелся?!

– Живо веди меня в дом! – скомандовал я и едва не бегом выбрался на свет.

Кузнец с братом едва поспевали за мной и по пути срывали с меня приставшие к помятому мундиру соломинки и сухие травинки.

Солнце перевалило уж из зенита на западный склон небосвода.

– Сколько ж времени я тут у тебя, разбойник, провалялся без дела?! – рявкнул я на кузнеца, не в силах сдержать чувства. – Который час уже?

– За полдень будет, – виновато отвечал кузнец.

Тут только вспомнил я о своем брегете, отцовом презенте мне на совершеннолетие, коим я гордился и берег, как зеницу ока. Судорожно сунул я пальцы в потайной кармашек, сделанный особо и вздохнул с облегчением… и куда большим уважением проникся к кузнецу. Вынул часики, откинул крышку, глянул: ба! уж скоро три пополудни! Выходит, я больше отсыпался от крепкой настойки, нежели контуженным без чувств и смысла валялся на сене!

Я чуть не застонал… Но стоном делу не поможешь – надо было безотлагательно придумать новую, еще более неслыханную сказку, дабы поразить ею вожака новой орды завоевателей.

– И не забудьте оба, что отныне я опять хранц, французский офицер, – предупредил я молодцов на ходу. – Полине Аристарховне пока ни слова! Не то большой беды и вовсе не оберешься!

– Как мертвые, молчать будем, ваше благородие! – заверил кузнец.

– А вот сие рановато, вы пока живые нужны для разумных подвигов! – строго предупредил я.

Шагов за сотню до усадьбы я велел им отстать, а сам решительно вошел в одну из служб, дабы чрез нее во внутренний двор столь же решительно вступить. И надо ж тому совпасть: опять вижу француза, молодого прощелыгу, только в форме иной, конноегерской, и оный опять до той же уздечки наборной как раз добрался, которая не пойми как в стороне от конюшни здесь болталась.

– На место повесь! – рявкнул я.

Тот, в полусумраке не разобравшись, на кого попал, буркнул бранное словечко в ответ. Ах, с каким наслаждением двинул я его в морду. Он треснулся в стену, съехал по ней, но уздечку не выпустил… и даже новую угрозу пообещал. Сил во мне взялось – коня свалить, а не то что какого-то мародера. Двинул я ему еще раз, за ворот схватил и выволок на свет, во внутренний двор, бросил на землю и вновь велел оставить то, что плохо ли, хорошо ли, но висело на месте.

Егерь, как говорится, глаза разинул, в ошеломлении шарахнулся прочь и… встал столбом, глазея на меня. Случившиеся во дворе однополчане его тоже оцепенели, обратив взоры в мою сторону.

Что ж, вызов был брошен…

Вообрази, любезный читатель, немую сцену. Все замерло вокруг. Внезапное явление императорского порученца в сих декорациях сравнимо было с явлением тени отца Амлета, принца датского. Будто мертвец пришел с того света поглядеть воочию, что за пришлая сволочь заполонила его замок.

Сразу приметил я, что конных егерей много меньше было, нежели ранее гусар. Небольшая партия – ружей двадцать, не более. Да что «ружей» – мародерами они все и смотрелись! Впрочем, что с ними делать и как справляться, в голову мне пока не приходило.