– Да, это для моей дочери, которая уезжает во Францию… Конечно, тяжело, но мы должны нести свой крест.
В ее голосе даже звучала нотка гордости. Однажды Лотти услышала такую фразу из ее телефонного разговора:
– Понятно, мы будем скучать по ней, но там в ней больше нуждаются, чем здесь.
В конце концов это становилось похожим на бахвальство.
Лотти испытывала странное чувство отчуждения. Когда Генри озабоченно разглагольствовал о подводных лодках, ей казалось, что все они так же далеки от нее, как эпидемия тифа в Китае. Та девушка, что отправлялась во Францию, была вовсе не Лотти Пейсон, тридцати трех лет, проживающая на Прери-авеню в Чикаго. Это было повое, одержимое существо, которому все старые, хорошо знакомые вещи и люди – старинный дом, дряхлый электромобиль, тетя Шарлотта, мать, Эмма Бартон – казались чужими, далекими и неважными.
У Лотти состоялся короткий и откровенный разговор с Чарли.
– Я тоже хотела поехать, – сказала Чарли, хочу и теперь. Но не еду. Я хочу видеть Джесси. Я так тоскую по нему, что иногда поступаю, как поступали, мне казалось, только сентиментальные женщины в романах. Протягиваю к нему руки в темноте… Многие девицы едут туда просто, чтобы пощекотать нервы… О, я знаю – тысячи женщин идут на войну из самых высоких побуждений. Но… взять хотя бы хорошенькую Оливию Бенинг из нашего отдела рекламы, она тоже едет и говорит, что теперь там все мужчины…
В ночь перед отъездом Лотти пережила муки самобичевания и страха, которые испытывают неопытные путешественники, оставляя все им близкое и дорогое. Она лежала в своей мирной, тихой комнате, и жуткие волны страха накатывали на нее, страха не перед тем, что ее ожидало, а за то, что она покидала здесь.
Она села на кровати, напряженно прислушиваясь. Если бы хоть что-нибудь нарушило тишину ночи – грохот трамвая, свисток поезда Иллинойской дороги! Напряжение достигло предела. Вскочив с постели, Лотти сунула ноги в туфли, выскользнула в коридор и подошла к комнате матери. Она должна с ней поговорить. Конечно, мать не спит и, одинокая и полная ужаса, глядит в темноту. Дверь в комнату матери была открыта. Лотти заглянула в нее. Там, конечно, была тишина, и вот-вот раздастся шепот матери: «Это ты, Лотти?» Но на самом деле Лотти услышала только ровное, спокойное дыхание спящего мирным сном человека. Ее мать спала. Мать спала! Это ее обидело, рассердило. Она должна была бодрствовать в страхе и тоске. Лотти прислонилась к косяку двери. Ей было немножко жаль себя. С кровати донесся приглушенный храп. «Мне следовало уехать давным-давно!» – подумала Лотти.
Она направилась обратно к себе, не стараясь уже идти беззвучно, прошла мимо комнаты тети Шарлотты.
– Лотти, это ты?
Лотти ощупью двинулась на свистящий шепот.
– Да, я… Я не могла уснуть.
– Я думаю! Пойди сюда, к тетушке. – Так она много-много лет назад звала их, малюток Беллу и Лотти, когда те бывали чем-нибудь напуганы или обижены. – Пойди сюда, к тетушке! – Ее рука, теплая и утешающая, легла на плечо Лотти. – Детка моя, да ведь на тебе ничего нет! Возьми шелковое одеяло. Оно висит на спинке кровати. Я его еще не спрятала.
Лотти с благодарным чувством накинула одеяло на озябшие плечи и скорчилась на краешке кровати. Они разговаривали шепотом, как провинившиеся дети.
– Я не могу уехать, тетя Шарлотта, не могу!
– Чушь! Вздор! Это в тебе говорит ночь. Подожди до утра. Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя после утренней чашки кофе.
Лотти знала, что старушка права. Но ей надо было оправдать перед собой свой страх.
– Это нехорошо по отношению к Жаннете. Я думала о ней.
Тетя Шарлотта тихонько засмеялась:
– О Жаннете ты не тревожься.
– Что ты! Я привезла ее к нам и ответственна за нее…
– Послушай, Лотти! Недавно я поднялась в комнату Жаннеты, хотела дать ей ту брошку, что я ей потом подарила, – знаешь, гранатовую брошку. И вот Жаннета стояла перед зеркалом в ночной сорочке и – только не говори об этом маме – причесывалась на разные лады, примеряя, какая прическа ей больше всего к лицу в постели. Да! Она распустила волосы и вплела в косу большой розовый бант. Я все видела.
Она опять лукаво усмехнулась.
– Ну и что же, тетя Шарлотта?
– Да то, что она, наверное, выйдет за этого малого до его отъезда на фронт и останется у нас только до его возвращения. Так что ты не смотри на нее как на жертву. Такие Жаннеты правят миром. Они не задумываются, они действуют!
Лотти вернулась к себе успокоенной, почти с легким сердцем.
Утром миссис Пейсон сказала:
– Я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
На вокзале Лотти окружила внушительная толпа провожающих: ее мать, тетя Шарлотта, Жаннета, Белла, Генри, Чарли, затем все участницы «кружка», а также Эмма Бартон. Пришел и Бен Гарц. Он вновь немного располнел. Как ни был он щеголевато и аккуратненько одет, но все-таки казался тучным и тяжеловесным, хотя и поразительно моложавым. Поговаривали, что, помимо процветающего часового дела, он только что нажил целое состояние на военном выпуске акций сталелитейных компаний. Он заигрывал с Чарли: