Три слова о войне

В гарнизоне Билечи – маленького городка, со всех сторон окруженного горами, – побывало много солдат, комендантов, офицеров и знаменитых каторжан, так что даже кипарисы стали серо-зеленого камуфляжного цвета. Австро-венгерская мостовая с истертым и потрескавшимся булыжником помнит грохот региментов Франца Иосифа, парадный шаг русского царского полка, бежавшего от большевиков, строевые марши югославской королевской армии и тихий стук башмаков без шнурков, исходящий из самой знаменитой довоенной каторжной тюрьмы; помнит злую походку курсантов послевоенного офицерского училища и шлепанье босых ног арестованных сторонников Информбюро…

И во все эти времена точно в центре казарменного двора, не на входе и не на выходе, но точно в центре плаца, непонятно почему стоял часовой, смена которого регулярно происходила и днем и ночью! Никто в гарнизоне не знал, что эти часовые охраняют и кто их здесь поставил. Пост выставлялся вроде как во исполнение священного воинского ритуала.

Итак, регулярно менялись коменданты: отслужив положенный срок и выбившись в генералы, они покидали Билечу, и никто не решался спросить, почему посреди гарнизонного двора стоит часовой.

Похоже, все боялись показаться смешными и неловкими в глазах офицерского корпуса. И тогда, примерно в середине шестидесятых, прибыл новый комендант и уже в первый день спросил, что тут делает часовой и кто его сюда поставил. Дуайен офицерского корпуса вспомнил, что в Билече живет старик, гарнизонный столяр еще при Австро-Венгрии, который всю свою жизнь делал только два предмета – гробы для солдат и гражданских лиц. За ним послали джип, потому что он был очень старым.

– Может, вы знаете, почему посреди казарменного двора стоит часовой? – спросил его комендант.

– Как не знать? – удивился старик. – Я сам тут его поставил в девятьсот двенадцатом…

Комендант обалдел! Старик рассказал ему: в 1912 году ему поручили установить вокруг плаца скамейки, чтобы солдаты не валялись на каменных плитах. Он сколотил скамьи, установил и покрасил серо-зеленой краской. Поскольку краска сохла долго, он попросил дежурного офицера, венгра по национальности, организовать посреди двора пост, пока не высохнет краска, чтобы солдаты не пачкали форму! А дальше дело пошло своим чередом… Скамьи давно сгнили, а часовые все продолжают сменяться!

Палка

Когда речь заходит о традициях и наших великих предках, которые нас обязывают ко многому и по сравнению с которыми мы выглядим гораздо более мелкими, чем есть на самом деле, я тут же вспоминаю старую притчу о палке, которую услышал в Герцеговине.

Жил, значит, в Требинье благородный старик огромного роста, и была у него палка, известная всему краю необыкновенно красивой резьбой. В нищей стране Херцега Степана, где нет никаких скульптур, кроме придорожных памятных знаков, могильных крестов да резных голов у гуслей[16], верхушка этой кривоватой палки была просто великолепной. Рукоятка завершалась крыльями коня Ябучила (старик словно готовился воспарить на нем), а под ней были головы знаменитых героев и воевод Любибратича, Вукайловича, Зимонича и самого владыки Рады вместе с Карагеоргием, которые обвивал коварный змий.

И, как часто бывает, у этого великана был мелкий и неприглядный сын, который, будучи уже в годах, терпеливо ждал стариковой смерти, чтобы унаследовать легендарную палку, весть о которой распространилась от Иванседла на севере аж до впадения Неретвы в море.

Наконец отец умер, его оплакали и похоронили, и сын унаследовал палку, но она была ему великовата. Казалось, что палка опирается на мужичка, а не мужичок на палку. Не к лицу она ему была, не то что покойному отцу. Он сильно страдал и потому спрашивал совета у жителей Требинья, а те рекомендовали ему отрезать у палки три вершка.

– Да как я отрезать могу, жалко ведь такую красоту! – отвечал он.

– А ты не верхушку отрезай, а снизу.

– Зачем снизу? Снизу она мне как раз, только вот ручка сильно высокая!

Борода

Отец известного художника Мирко Куячича, старый Куячич из Нудола на границе с Черногорией, обладал самой ухоженной и самой красивой бородой в округе. Он был первым черногорским врачом, стипендиатом короля Николы. Медицину он изучал в Санкт-Петербурге, а в свободное время переводил «Илиаду» и «Одиссею», превратив греческий гекзаметр в сербский народный стихотворный размер – десетерац. Я давно читал этот перевод в рукописи и до сих пор считаю его самым удачным. Кстати, его так никогда и не напечатали. Так вот, увидев однажды старого доктора и его великолепную бороду, некий никчемный житель Нудола тоже, без всяких на то оснований, решил отпустить бороду. Как-то доктор Куячич встретил его и прочитал короткую лекцию, которая разошлась по всей Герцеговине. Вот она:

– Есть три вида бород. Борода по званию (у монахов и священников), борода по знанию (у докторов и художников) и борода по сранию, и это твоя борода, братец!

Дом с благословением