Три слова о войне

Блокаду можно рассматривать и как огромный открытый университет, двери которого открыты каждому жаждущему знаний, новых знакомств и теплых слов. Здесь говорят о православии и о Первом сербском восстании, горячо дискутируют о демократии и тоталитаризме, о роли щитовидной железы, Гельдерлинке и филлоксере; разглагольствуют неприкрытые свидетели Иеговы, выступают с лекциями зэки с Голого острова[20], презентуют книги о здоровой пище и дзен-буддизме, Канте, венерических заболеваниях, проходят круглые столы, посвященные этническим чисткам.

Время от времени на какой-нибудь презентации или торжественном открытии появляется несчастный человек, который старается наколоть на зубочистку канапе и выпить рюмочку-другую, а заодно и ухватить проспект, рекламирующий обучение в Гарварде, раздобыть значок друзей посуды фирмы «Цептер» или хотя бы брелок для обнаружения артезианской воды.

Одному бедолаге какой-то индийский гуру на лекции про реинкарнацию сообщил, что у него такая аура, о которой можно только мечтать!

Поскольку народу в основном вечером некуда деться (все страшно подорожало), многие за один вечер успевают посетить две-три лекции или круглых стола, и все это у них в голове перемешивается до такой степени, что они более не могут отличать постмодернизм от лечения эпилепсии биоэнергетикой… Да еще если на ретроспективе новейших авангардных тенденций нефигуративного искусства хватанут на голодный желудок коньячку, а потом дернут крепкой ракии на презентации народных промыслов из окрестностей Валева, все у них в голове перемешается.

Однако самыми посещаемыми остаются дискуссии, на которых речь идет о войне и политике. Интеллигенты, рассуждающие на эти темы, просто не поспевают на все мероприятия, куда были приглашены. Бывает, что в течение вечера они отмечаются на пяти-шести мероприятиях, и поздним вечером появляются на круглом столе какого-нибудь белградского телеканала. То, что когда-то написали – забыто, теперь они в основном говорят.

Конечно, слаще всего, когда организаторы представят им какого-нибудь серба из «тех краев», где воюют, и они принимаются атаковать его – разве что только не передают Международному суду в Гааге как военного преступника. Впрочем, суд этот чудо невиданное: рассуждают в Гааге, а преступники сидят в лесу! Хотел бы я знать, как они их всех переловят?

Недавно случилось, что в Белград по делам занесло мэра маленького городка из Герцеговины. Он был живой легендой, о нем по селам сказки рассказывали, герой и мужичина двухметровый, невероятно храбрый, а к тому же еще и хитрый как лис из Звиерины. И вот организаторы пригласили его на открытую трибуну с участием образованнейших белградских профессоров и теоретиков – у каждого по три пары очков, такие они ученые и начитанные. Они то и дело меняют их, заглядывая в свои бумажки с тезисами!

Он, мышка серенькая – пропал совсем! Не по себе ему ни на сцене, ни в гражданской одежке, которая жмет ему и режет подмышками. Он без пистолета себя голым чувствует.

Профессура – психиатры, социологи и политэкономы – себя как рыбы в воде чувствуют; элегантно забрасывают ногу на ногу – настоящий консилиум! Обсуждают его, словно тут этого мужика и нет; он для них – знаковый архетип пейзанского горца из восточной Герцеговины, неприспособленный к урбанистическому окружению и генетически склонный к воинственным действиям, грабежу и поджигательству, словом, виолентный тип, антропологически относящийся к «Характерологии югославов» Дворниковича и открытиям Ломброзо в смысле строения черепа, с учетом антропоморфных особенностей и пропорций лобной части черепа и челюстных костей динарского праче-ловека. Герцеговинец молчит и смотрит перед собой с выражением: «Боже милостивый, куда я это попал, ночью к врагам залетел!» Пот у него на лбу горошинами выступил. В самых страшных боях побывал, а теперь ему кажется, что страшнее не бывало, и рад бы слинять отсюда, из этого зала, битком набитого юной интеллигенцией, и с экзаменационной комиссией, состоящей из знаменитых имен и титулов.

Чего только с ним в жизни не бывало – все перенес…

В одиночку ходил к противнику и вел переговоры с жесточайшими преступниками.

На пыльной тропинке, на ничьей земле при наблюдателях ООН обменивал с убийцами покойников, что лежали по разные стороны линии фронта, в то время как матери в черном рыдали с обеих сторон дороги.

Одной из матерей он принес в мешке куски тела ее сына, собранные им после боя.

Его голову оценили в полмиллиона немецких марок.