Три смерти Ивана Громака

Правда, в этот раз ненамного, можно сказать, совсем на чуть-чуть…

2

В мае 1941-го Ивану Громаку исполнилось семнадцать.

Приёмные отцы – Алексей Матвеевич и Николай Фомич – по такому поводу скинулись и купили ему наручные часы, мгновенно ставшие объектом белой зависти всех учеников старейшей в Севастополе школы имени Константина Дмитриевича Ушинского, посещать которую по возвращении из Николаева опять взялся Иван.

Впрочем, на носу были каникулы и долго дразнить сверстников ему не пришлось…

Лето!

Такое долгожданное, такое желанное!

Вода, солнце – что ещё надобно для счастливой жизни?

Ах да! Немного духовной пищи.

Её Громак, как и прежде, черпал в книгах из богатой библиотеки Алексея Матвеевича Гущина, которая, кстати, пополнялась свежими экземплярами после каждого очередного схода владельца-книголюба на берег.

Тогда-то и появились у юноши новые любимые писатели.

Как ни странно, непременно имевшие самое непосредственное отношение к Черноморскому региону.

Владимир Афанасьевич Обручев, с 1918 по 1919 год профессор Таврического университета в Симферополе; одесситы Илья Ильф и Евгений Петров; родившийся в Елисаветграде, но с 1902 года живший в той же южной Пальмире Юрий Карлович Олеша.

Оружейник Просперо и воздушный гимнаст Тибул[18], правда, не могли жить долго под водой, как беляевский Ихтиандр, но были очень похожи на него своими внутренними качествами: отчаянной смелостью, честностью, человечностью, бескомпромиссностью, извечным стремлением к справедливости…

А вот образ Остапа Бендера оставил в душе Громака двоякие, можно сказать противоречивые, чувства.

С одной стороны – наш человек: не жадный (даже, пожалуй, щедрый!), справедливый, дружелюбный, остроумный, шустрый, быстро отходчивый; а с другой – как не крути – жулик, авантюрист, мошенник!

Таким псевдогероям не должно быть места в передовой советской литературе!

Как такое только в печать могли пропустить?

* * *

Принято считать, что Великая Отечественная война началась 22 июня 1941 года в четыре часа утра.

Но мало кто знает о том, что первые авиабомбы враг сбросил на Севастополь уже в 3 часа 13 минут. Досталось многим гражданским объектам, в том числе и родной школе Громака! Хорошо, что короткой летней ночью там никого не было.

Однако одна из бомб разорвалась в районе улицы Подгорной, убив 20 мирных жителей города…

Тогда же в акваторию бухты, где стоял в том числе и «Красный Кавказ», легли первые немецкие мины, имевшие целью воспрепятствовать выходу советской эскадры в открытое море.

Помимо прочего, как вскоре удалось выяснить нашим военным специалистам, противник применил и новый вид оружия: неконтактные донные магнитные мины, которые взрывались под воздействием проходивших над ними судов. Таким образом германское командование рассчитывало полностью закупорить главную базу Черноморского флота, а затем уничтожить все корабли ударами бомбардировочной авиации.

Но на каждый яд есть своё противоядие…

Его быстро нашли моряки из Дивизии охраны водного района. На большой скорости их катера проходили над местами, где было отмечено падение мин, и сбрасывали глубинные бомбы, от взрыва которых вражеские боеприпасы детонировали и взрывались.

Но и этот хитрый метод, к сожалению, не был абсолютно надежным.

Потери в технике и людях быстро росли.

Вечером 22 июня погиб буксир СП-12, через два дня – 25-тонный плавучий кран, затем – эсминец «Быстрый»…

Алексей Матвеевич прекрасно осознавал, что вскоре многих его подчинённых тоже ждёт тяжелейшая схватка со смертью, и всё чаще стал задумываться о том, как бы оградить от неё своего юного помощника.

В конце июня между ними состоялся серьёзный длительный разговор.

– Воспитанник экипажа крейсера «Красный Кавказ» Громак по вашему приказанию прибыл! – одним махом выпалил морячок (юнгами таких, как он, называли пока ещё неофициально, вне строгих уставных отношений).

– Как дела, Ванюшка? – поинтересовался Гущин.

Такое обращение не сулило ничего хорошего… Обычно командир называл его братцем или сынком в зависимости от настроения…

– Полный порядок! – натужно улыбнулся юнга, явно ожидавший какой-то пакости. И его худшие опасения начали моментально подтверждаться.

– Всё. Списываю тебя на берег! – Гущин рубанул ладонью воздух, тем самым демонстрируя свою неуверенность в правильности принимаемого решения.

– Это почему же? – возмутился Иван.

– Небось страшно погибать в семнадцать лет? Когда вся жизнь впереди…

Иван насупился:

– Это моё личное дело, когда отдавать концы, товарищ командир! Да и не собираюсь я отдавать богу свою душу, по крайней мере без боя.

– Ну твоего согласия он едва ли спросит… Хочешь не хочешь. Рано – не рано. Пришла беда – отворяй ворота, – непонятно ответил Алексей Матвеевич.

– Какие ворота? О чём вы, товарищ командир? – непонимающе посмотрел на него Громак.

– Так… Отставить. И не рассусоливать… вслух! Пакуй вещички – да бегом к мамке.

– Ну что вы понимаете, товарищ капитан второго ранга? – взмолился Иван. – Нельзя мне до дому, кровь из носу – нельзя! – И слукавил: – Не ждут меня там, даже на письма не отвечают.

– Отставить, товарищ воспитанник!