Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

— Арестант Буйнакский! Одевайтесь! — распорядился надзиратель.

— Как видите, я одет.

— В таком случае прошу следовать за мной! — скомандовал офицер и вышел в коридор.

Уллубий натянул на плечи черкеску, надел папаху. Да, похоже, дело близится к развязке. Уллубий подумал о товарищах, и сердце его болезненно сжалось. «Неужели нас поведут на казнь раздельно? Ох, не хотелось бы! Лучше в такой момент быть рядом с ними… Хоть бы проститься дали!»

— Не бойтесь, пока ничего страшного, — сказал офицер. — Вас перевозят в ростовскую тюрьму. У меня приказ…

— Вы напрасно успокаиваете меня, господин поручик, — усмехнулся Уллубий. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так, кажется, гласит русская пословица?

Не выдержав взгляда Уллубия, офицер отвернулся. Лицо у него было сконфуженное, словно его публично уличили во лжи.

«Сомнений нет, — подумал Уллубий. — Это оно самое…»

Во дворе было светло почти как днем. Тихий прохладный ветерок развеял духоту жаркой августовской ночи. У главного тюремного подъезда стояли солдаты с винтовками наперевес. Тут же суетились, громко переговариваясь, надзиратели и офицеры.

Уллубий вдохнул полной грудью воздух, казавшийся особенно упоительным после душной и затхлой одиночки. С наслаждением глядел он на прозрачное, чистое небо, на котором еле видны были бледные, слабо мерцающие звезды — такие далекие и такие равнодушные…

Вновь распахнулись тюремные двери: вывели еще четверых заключенных. Они шли, еле волоча ноги, звеня кандалами. Узнав Уллубия, бросились к нему.

Друзья сжали друг друга в объятиях, словно единокровные братья перед долгой разлукой. Громко разговаривали, хлопали друг друга по плечам, смеялись от счастья. Могучий, плечистый Абдул-Вагаб на радостях поднял Уллубия в воздух.

— Прекратить! Прекратить немедленно! — бесновался офицер. — Сейчас же разойтись по местам!

Четверых окружили, оторвали от Уллубия и, подгоняя прикладами, погнали к тюремным воротам. Уллубий стоял не двигаясь.

Казаки стали осторожно подталкивать его прикладами.

— Позвольте узнать, почему они в кандалах? — обернулся Уллубий к офицеру.

Офицер пожал плечами:

— Приказ!

— Почему же для меня такое исключение?

— А вы что, недовольны? — удивился офицер.

— Представьте себе, недоволен, — сказал Уллубий. — Немедленно снимите с них кандалы. Или наденьте на меня тоже. В противном случае, я не сдвинусь с места.

— Ну что ж, — усмехнулся офицер. — Это логично. Он отдал приказ солдату. Тот побежал в караульное помещение и вскоре вернулся, неся кандалы.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Уллубий. — Теперь можно шагать в ногу с друзьями!

И пятеро друзей побрели, поддерживая друг друга. Два десятка казаков с винтовками наперевес, окружив их плотным кольцом, бдительно сопровождали ослабевших узников, закованных в цепи.

Было тихо в этот мирный предутренний час. Только звон цепей да топот солдатских сапог нарушал тишину. Спуск с горы Анджи-Арка был крутой, ухабистый. И хотя до железнодорожных путей было совсем близко, дорога отняла у них немало времени.

Догадавшись, что их ведут к поезду, некоторые из арестованных готовы были поверить, что их и впрямь перевозят в ростовскую тюрьму: так уж устроен человек, до последнего момента он все еще на что-то надеется.

Арестованных подвели к цейхгаузу. Подгоняемые солдатскими прикладами, они по одному стали подыматься в вагон.

Со скрежетом закрылись двери цейхгауза.

Подошел Сафонов, спросил:

— Все в порядке?

— Так точно, господин капитан! — вытянулся перед ним начальник конвоя.

— По вагонам!

Солдаты вскочили в вагоны. Медленно, без гудка, тронулся поезд.

В вагоне тьма-тьмущая. Тусклый свет луны с трудом проникает в крошечное зарешеченное окошко.

— Может, у кого найдется клочок бумаги? — спросил Уллубий.

— Зачем тебе? — спросил Абдурахман. Однако, порывшись в кармане, нашел крохотный бумажный лоскуток, как видно припрятанный для самокрутки.

Уллубий вынул из тайничка специально припасенный огрызок карандаша. Приложив листок к стене вагона, быстро набросал первые пришедшие на ум слова: «Милая Тату! Пишу в Петровске, на станции, в вагоне. Могу быть расстрелян. Ничуть не боюсь. Я вас люблю. Уллубий. 16 августа 1919 года».

— Друзья! Как бы это передать? А? — обернулся он к Абдурахману и Абдул-Вагабу.

Абдул-Вагаб нагнулся, Абдурахман взгромоздился ему на спину, дотянулся до окошка.

— Стоит кто-то с фонарем… Попробую. Ну-ка, давай сюда записку!

Смяв бумажку в плотный комочек, он крикнул:

— Эй, папаша! Возьми! Передай, пожалуйста! Адрес там есть!

— Взял? — тревожно спросил Уллубий. — Взять-то взял…

— Думаешь, не передаст?

— Почему не передаст? Обязательно передаст, если сможет! Бежал за вагоном, рисковал. Значит, хочет помочь, чем только может!

Поезд набирал скорость. В окошко задувал прохладный предутренний ветерок, принося с собой запах диких трав и полевых цветов. Сидеть было негде: холодный, обитый железом пол вагона едва прикрывала грязная мешковина. Абдул-Вагаб прилег у стены. Абдурахман подсел к нему и стал что-то рассказывать.

— Да, — высказал Уллубий вслух то, что было у него на уме. — Теперь окончательно ясно, куда они нас везут…