Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

Слегка отогревшись, Уллубий присел на узкую койку. Друзья устроились напротив. Стараясь быть не слишком многословным, он рассказал им все, что знал сам. Нынче вечером он был на совещании, срочно созванном Замоскворецким подпольным райкомом партии. Прибывший из Петрограда товарищ доложил о революционных событиях в столице. Стали обсуждать положение дел в Москве и ближайшие задачи всех большевистских организаций. Решили завтра с утра поднять рабочих на выступление. Всех членов партии отправили на заводы, на фабрики. Сразу после совещания Уллубий отправился на сахарный завод «Оссовец», но завод оказался под усиленной охраной: у ворот стояли городовые, придирчиво проверяя каждого, кто пытался проникнуть на заводскую территорию. Так он и ушел не солоно хлебавши. Вернулся обратно в райком и попросил дать ему в помощь еще двух товарищей: втроем можно попытаться проникнуть на территорию через забор со стороны сада. Но в райкоме эта идея успеха не имела: было известно, что командующий войсками Московского военного округа Мрозовский отдал распоряжение охране в случае, если кто из посторонних попытается установить контакт с рабочими, стрелять без предупреждения. Уллубий остался ждать, пока принесут отпечатанные листовки. Ушел из райкома, когда было уже поздно. Кругом мело, в двух шагах не видно ни зги. И ни трамвая, ни извозчиков. Вот он и заглянул сюда, к Гаруну, благо это было по дороге.

— Ну, ладно, друзья, — закончил он свой рассказ. — Отогрелся, порадовал вас новостями, да еще какими новостями!.. Пора и честь знать… Двинусь-ка я все-таки к себе…

— Ты с ума сошел! В такую темень! Подожди уж, пока рассветет! — стал уговаривать его Гарун.

— Не могу. Хочу завтра с утра пробраться на фабрику Мамонтова. А для этого мне необходимо кое с кем встретиться.

— Помощников ищешь? А чем мы тебе не помощники? — обиженно спросил Гарун.

— Чудак ты. Это же партийное задание! Я не сам выбираю. Должен идти с тем, кого выделит организация.

— Не знаю, кого там тебе выделят, — упрямо стоял на своем Гарун, — а только лучших помощников, чем мы, тебе все равно не найти.

— Ну ладно, — сказал Уллубий, подумав. — Утро вечера мудренее. Пожалуй, заночую у вас, а там посмотрим, как быть.

— Сразу бы так! — просиял Гарун. — Ложись на кровать, а мы с Абдурахманом сейчас себе на полу постелим.

— Нет уж, — запротестовал Уллубий. — На полу лягу я. Ты даже представить себе не можешь, как я люблю на полу спать!..

Утром, наскоро перекусив, они вдвоем отправились к фабрике: Абдурахмана решили с собой не брать. Рядом с высокими железными воротами примостилась маленькая дощатая сторожка. Заглянув в нее, друзья увидели нахохлившуюся фигуру старика сторожа в долгополом тулупе.

— Ну, это пустяки, — сказал Гарун, оценив ситуацию. — Его я беру на себя, а ты смело иди вперед и делай свое дело!

Уллубий даже не успел ничего ему ответить. Быстрым шагом Гарун подошел вплотную к сторожу и, вынув из кармана револьвер, поднес его к самому лицу старика.

— Тихо, папаша! — сказал он ласково. — Только тихо! Погляди сюда, в эту дырочку. Будешь шуметь — не видать тебе больше своих внучат!

«Откуда это у него револьвер?» — подумал Уллубий. Но особенно размышлять было некогда. Пройдя через заваленный всяким хламом двор, он вошел в один из цехов. Сперва он хотел обратиться к рабочим с речью, но вокруг стоял такой шум от работавших станков, что об этом нечего было даже и думать. Уллубий пошел по узкой дорожке между станками, направо и налево разбрасывая листовки: ничего другого в этих обстоятельствах все равно сделать было нельзя. Но ничего другого, как оказалось, и не нужно было. Не прошло и нескольких минут, как рабочие, бросив машины, ворвались во двор. То там, то здесь слышалось:

— Бросай работу! Все на улицу! Выходи! Революция!.. Когда Уллубий выбрался наружу, двор был запружен тысячной толпой рабочих. Уллубия стиснуло, завертело, понесло. У самых ворот народ замешкался, но вот тяжелые ржавые створы со скрипом распахнулись, и рабочие хлынули на улицу. А там навстречу им двигалась колонна демонстрантов с красными флагами, транспарантами. Звучала «Марсельеза». Оба потока соединились и двинулись к центру, к зданию городской думы. На улицах алели красные полотнища, на которых неровными, наспех выведенными буквами было написано: «Долой самодержавие!», «Долой войну!», «Хлеба, мира, свободы!»…

Сейчас, когда Уллубий вспоминал это, у него было такое чувство, будто все события и картины, которыми был заполнен тот удивительный, невероятно долгий день, промелькнули перед ним, как в калейдоскопе, в течение одного короткого мига.

Поздно вечером, когда они наконец встретились опять с Гаруном, тот, улыбаясь усталой, но торжествующей улыбкой, спросил Уллубия:

— Ну как? Не жалеешь, что взял меня в помощники?

— Ты мне лучше скажи, откуда у тебя оружие? — строго спросил Уллубий.

Усмехнувшись, Гарун достал из кармана и протянул Удлубию тускло поблескивающий револьвер — оловянный детский пугач.

— Ну и нахал! — невольно вырвалось у Уллубия.