Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

У Сергея успешно складывалась карьера в Гарварде. Он стал основателем американского японоведения. С началом войны, Елисеев обучал языку поднебесной офицеров армии и флота, писал учебники, которые потом переиздавались многие годы. Наконец, он мог расправить крылья и почувствовать свою нужность. Востоковед приобрел популярность в военном ведомстве США, которое часто обращалось к нему за консультациями по вопросам японских религии, культуры, истории, традиций и образования.

В июне 1945 года у Сержа состоялся разговор с сотрудниками департамента стратегической службы.

– Профессор Елисеев, если б речь шла об использовании некоего новейшего оружия с небывалой силой поражения, какие бы японские города с Вашей, востоковедческой, точки зрения следовало бы включить в список мест первого использования? Президент Трумэн предлагает Киото, Хиросиму, Иокогаму, Кокуру, Ниигату. Ваше мнение?

– Каким образом в этот список попала древняя столица Японии?

– Киото является важнейшим центром различных отраслей промышленности.

– Киото необходимо исключить! Нельзя просто взять и уничтожить культурное богатство! Это достояние не только Японии, всего мира!

– Японцы должны понести суровое наказание за Перл Харбор. Этот удар должен заставить их капитулировать!

– Все понимаю, но только не Киото! Передайте Трумэну, что война в любом случае закончится и нужно будет как-то выстраивать с Японией отношения. Свою древнюю столицу они нам не простят!

– Допустим, но тогда нужен город на замену…

– Это уж Вы сами. У Вас же были какие-то критерии – большие порты, крупные промышленные центры…

Сергей не питал иллюзий, но президент США все же прислушался к его мнению. Киото не бомбили.

Хотя народ в США встретил бомбардировки атомными бомбами Хиросимы и Нагасаки ликованием, Серж чувствовал себя ужасно. Будто он мог спасти и эти города тоже, но не сделал этого. Американцы внушили себе, что ядерные удары по Японии были необходимы, чтобы подтолкнуть страну Восходящего Солнца к капитуляции и сократить жертвы со стороны военных США. Но у Елисеева было другое мнение, которое, однако, он предусмотрительно держал при себе. Не дай Бог навлечь на себя гнев демократии.

XVII

После второй мировой войны в ходе допросов нацистских офицеров вскрылись некоторые тайны немецкой разведки, которые относились к еще дореволюционному периоду.

Григорий Григорьевич летел домой, насколько мог мчаться восьмидесятидвухлетний старик. Ему не терпелось поделиться новостями с Верой Федоровной.

– Верочка, ты не поверишь! Помнишь жандармского полковника Мясоедова? Немецкая разведка подтвердила, что он никогда на них не работал, и его казнь была ошибкой, которая несомненно только сыграла им на руку, ведь он был их постоянной головной болью! Помнишь, я же говорил, что дело сфабриковано! Императрица тоже настаивала на его освобождении! Ах, Николай Николаевич! Взял и казнил невинного человека! Вот вам и главнокомандующий! Натворили дел, что не одно поколение будет расхлебывать… Петя не дожил, ему было бы интересно узнать. Мы с ним это дело обсуждали.

Вера Федоровна продолжала сидеть в кресле у окна, не шелохнувшись. Роман, который она читала, лежал на полу рядом. На секунду Григорию показалось, что жена заснула.

– Верочка?

Он подошел к ней и увидел, что супруга мертва.

Григорий Григорьевич еще никогда, даже в самые худшие минуты своей жизни, не чувствовал себя таким потерянным. Он совершенно не был готов к тому, что Вера уйдет раньше. Она ведь была на двадцать лет моложе. Мир вокруг стал сразу пресным, потерял запахи, вкусы и цвет. Еще два года Гриша просуществовал как во сне, не понимая, как его могла бросить Вера.

Вскоре он слег и больше не вставал до самой кончины.

В январе ему приснился сон, будто он с семьей отдыхает в Привольном. Стоял солнечный летний день. Гриша на велосипеде застыл на краю холма. За ним остались Сережа, Коля и Шура. Где-то позади них крутила педали крошечного детского велосипеда маленькая Мариэтта. Мария Андреевна и Гуля с Петей уже спустились с горы и звали его вниз. Вдруг к ним присоединились брат с Еленой Ивановной и племянницей Лизой. Затем отец с матерью. И, в конце концов, покойная сестра Елизавета. Все махали ему, призывая ехать вниз. Долю секунды Гриша сомневался, а потом оттолкнулся и помчался на велосипеде вниз по холму. Ветер обдувал лицо, казалось, за спиной выросли крылья. Он снова почувствовал то ощущение свободы и полета, вспомнил, как когда-то был счастлив. Сердце рвалось из груди. Когда Гриша спустился, он обернулся на оставшихся на холме детей. Над стоящими там Сережей, Колей и Шурой в небе взошли три ярких солнца.

– Вера, я понял, что значили три солнца, – Григорий Григорьевич в бреду схватил руку сиделки: – В живых останутся три сына! Три сына, три победоносных солнца… Я должен был тогда понять, должен был спасти Гулю с Петей…

Постепенно его бормотание становилось все тише, и вскоре он издал свой последний вздох.

Эпилог