– Может, это будет для вас неожиданным открытием, но хочу вас проинформировать, что не все поехали на Канары, Сейшелы и в Альпы. Вот я, например, пенсионерка, сейчас пошла в магазин и не смогла до него дойти: голый лед – разбегайся и катись. Кто за вас дорожки песком будет посыпать? Пушкин?
Она была выдающимся кулинаром, над чем бы Иовета ни колдовала у плиты, получалось – пальчики оближешь. Особенно заливное из свиных ног. Кстати, моя бабуля к Новому году тоже часами в огромной кастрюле варила страшные свиные ноги, после чего ставила на стол тазик с горкой округлых выбеленных косточек дымящихся – обгладывать и обсасывать.
Иовета отменно квасила капусту в баке, по борщам у нее пятерка с плюсом, но коньком был великолепный смородиновый мусс. Таинственный мусс, который она взбивала до неописуемой пышности и воздушности в глиняной миске, покрытой коричневой глазурью.
Флавий обожал ее муссы. Казалось, превыше всего он ценил в этом мире смородиновый мусс. И все же, чудесный и безрассудный, он говорил мне в порыве страсти:
– Я люблю тебя больше мусса, больше блюза и, может быть, больше жизни!
Хотя быстро добавлял:
– Но это я говорю из вежливости, поскольку знаю, что ты бы хотела это услышать.
Целыми днями Флавий дышал свежим воздухом, и в наушниках у него по кругу звучала одна и та же песня, которой он громко подпевал, хотя она – от лица женщины: “Я-а узна-ала тайну: для надежды и мечты-ы мне никто не нужен, даже ты-ы-ы…”
– Так хочется быть живым, не меньше, чем святым… – вздыхал он.
Для обретения совершенства и бессмертия Флавий собственноручно пек хлеб, кучу денег ухнул на какой-то кувшин с палочкой, которой надо крутить воду против часовой стрелки.
– Не понимаю, что это дает и дает ли вообще, – говорил Флавий, – но я пью эту воду и надеюсь, хоть что-то дает, правда, это не факт. Я ей умываюсь, а потом посыпаю себе на лицо морскую соль. Я сначала не знал, как посыпать, а потом понял: лицо надо солить так же, как пищу, – из солонки. Это очень полезно. Вот посмотри на мое лицо, посмотри! И еще я купил себе крем с панцирями креветок. И мажусь им – видишь, какой я!
– А из подкрылок не было тараканьих?
– Из подкрылок нет… – отвечал серьезно.
На Выставке достижений народного хозяйства он тоннами затоваривался БАДами и витаминами, в результате чего в павильоне “Здоровье” у него образовался дисконт. Я хотела купить там бутылочку масла зародышей пшеницы. Так Флавий меня по-хозяйски представил продавщице.
– Вот Райка, – сказал он, – это баба моя.
И мне сделали скидку вполовину.
На закате солнца он бегал трусцой, пил собственную пропаренную мочу и сбрызгивал ею голову, чтобы волос гуще рос. На танцах близко сошелся с бездомным экстрасенсом и философом Максимилианом. Тело тот считал микроскопической вселенной, малыми Небом и Землей, ведь мир вечен, – говорил Максимилиан, – а следовательно, вечным должно быть и тело – что мы утратили из-за отступления рода человеческого от истинного пути.
– Главное, не надо хлеб дрожжевой есть, это яд. И пить квас, – рассуждал Флавий. – Чувствуешь, у меня одна ноздря заложена? Значит, щелочной перевес в крови.
– А если две? – я спрашивала с грустью.
– Если две – то тебе крышка.
Или он спрашивал:
– У тебя как желудок работает? Хорошо? А у меня не очень.
– Слабит или крепит? – Приходилось поддерживать этот насущный разговор.
– Крепит, – серьезно отвечал Флавий.
Вдруг стал жаловаться, что при виде меня у него закладывает иную ноздрю – не ту, что заложена обычно. Вероятно, какая-то утечка энергии. Пришли в гомеопатическую аптеку, там был аппарат, замеряющий энергетику, Флавий предупредил:
– Если у тебя будет низкий энергетический уровень, я тебя брошу.
Смерили – у него пятьдесят четыре, у меня – четырнадцать.
– Молодец, Райка! – Он даже опешил. – Никакой лишней энергии!
– Ты же говорил…
– Ну, я не думал, что
У танцплощадки мы встретили Максимилиана, чья слава безупречна, чьи благодеяния неисчерпаемы и чье бесконечное сострадание простиралось ко всем существам необъятной вселенной в прошлом, настоящем и будущем. Разгоряченный, весь в поту, он выскочил прохладиться.
Как раз ночью к нему из космоса прилетала энергетическая птица и принесла благую весть, что Россия вот-вот станет священной нацией и вернет благородство былых времен. А россияне ясно увидят, как они отгородились от моря добра и света своим невежеством. И добавил, понизив голос, что может на расстоянии увидеть мои внутренние органы, если я, конечно, позволю.
Мы сидели на лавочке у пруда, я и Флавий, за нами наблюдали боги с небес.
Листья на дубах не опали, но как-то застыли на ветру, большие столетние дубы, полупрозрачные; под мостками скопились утки, а на бережке совершенно по-летнему зеленела трава.
Обретший чистоту и мир, Флавий говорил:
– Вот приду сюда стариком. Подумаю: здесь мы сидели с тобой. Так и жизнь прошла.