Слава всю ночь просидел на полу, слушая Ларису и поражаясь ее косноязычию и отсутствию логики в ее повествовании. Сначала из рассказов ее следовало, что Мари была замкнутой и ничего не рассказывала ни о своей личной жизни, ни о делах. Потом, однако, оказалось, что Лариса знает о Мари ровно столько, сколько могла бы рассказать та сама, и, возможно, еще немного больше. В ход шли подробности, о которых могла знать только Мари, глаза Ларисы блестели так, словно она рассказывает о себе. Слава, правда, вовремя вспомнил, что она – начинающая писательница, а значит – детали могла додумать… Неужели все сочинители так вживаются в образ? Тяжелая работа. Да и вряд ли Лариса станет знаменитостью. Речь у нее была стертой… Чему их только там учат на филфаке? Мари вот, например, со своим десятиклассным образованием процитировала ему за ночь чуть ли не всего Бродского…
– Ты собирался уезжать? – спросила Лариса, когда они уже решили пока отложить разговор, потому что оба страшно хотели спать.
Слава наконец встал и принялся раздвигать кресло, уступая Ларисе свою кровать.
– Давай я поставлю твой чемодан в шкаф, хорошо? А завтра освобожу тебе полку.
Лариса застыла, глядя на него.
– Ну хорошо, давай сейчас, – не понял Слава.
– Это не мой чемодан, – сказала она тихо, и Слава выронил его из рук. – Я думала, это ты решил смыться…
Будить соседей и задавать вопросы было поздно, поэтому Слава махнул рукой и щелкнул замком.
– Ты живешь не один? – спросила Лариса, рассматривая женские вещи.
Слава побежал вниз, на вахту. Среди неразобранных писем, квитанций, счетов на столе лежала телеграмма на его имя: «Встречай …надцатого. Вагон… Раиса». На штемпеле стояла дата двухдневной давности. А приехала она сегодня утром.
– Это моя сестра, – сказал он Ларисе, указывая на чемодан.
– Где? – Она нервно усмехнулась.
Он прикидывал, где бы могла быть его сестра в такое время – сорокалетняя девица строжайших правил.
– Не знаю… Давай спать.
Через день Слава посетил районную поликлинику, где бинты отдирали с его головы, как пластырь с губ в самых жестоких боевиках. Он хорошо понял, что терпеть не может боли. Он не был героем. После поликлиники ему не хотелось идти домой, болтать с мрачной Ларисой. Сестра Раиса так и не появилась. Он зашел в маленькую кондитерскую на углу. Заказал себе кофе, пару горячих пирожков с повидлом. Сел и задумался.
Севка, которому он позвонил, узнав о смерти Мари, заорал не своим голосом: «Что?!» – и бросил трубку. Или выронил. Сведений о Насте записная книжка Мари не сохранила, хотя Лариса жадно проштудировала ее от корки до корки. Пойти в милицию и рассказать обо всем, что с ними случилось, она наотрез отказалась, аргументируя это тем, что у таких людей, как Дмитрий, «руки длинные и везде свои люди». Слава ничего не мог поделать: в конце концов – это ее жизнь, не его. Он не вправе. Так что все их разговоры о Мари и дискетах плавно зашли в тупик.
– Привет! – На краешек стула напротив пристроился незнакомый молодой человек. – Пройдемся?
Швы на голове разом заныли. Слава осмотрелся и заметил двух похожих друг на друга мальчиков. Они ласково подмигнули ему. Надкусанный пирожок упал в кофе. Слава встал.
Ехали недолго. Остановились на шумной улице, неподалеку от метро. Дверь в квартиру, куда они поднялись, была незаперта. Мальчики широким жестом пригласили его пройти и остались курить на лестничной клетке. В коридоре горел свет, пахло жасмином. Из комнаты потягивало табачным дымом. Слава прошел дальше. У распахнутого окна спиной к нему сидел мужчина.
– Сядь, – приказал он. – Как она умерла?
Слава чуть не поперхнулся. Что это у них, развлечение такое? Мало человека грохнуть, так еще и узнать, как он мучился перед смертью?
– Легко.
Мужчина сделал движение повернуться, руки на подлокотнике кресла напряглись, он подался вперед. Однако поворачиваться все-таки не стал. Но голос его приобрел отчетливый металлический оттенок.
– Расскажи все.
Полуседой, коротко остриженный затылок, дорогой пиджак, широкое обручальное кольцо на правой руке, высоко держащей зажженную сигарету. Мужчина выслушал Славу, не шелохнувшись, запрокинув голову. Трижды с его сигареты падал серый пепел с тлеющим красным огоньком.
Слава застрял на том ночном ужине. Он пустился в детали, лихорадочно объясняя тонкости приготовления злосчастной щуки. Когда перешел к перечню специй, Дмитрий спросил:
– Когда все это кончилось?
– Что? – выдавил из себя Слава.
– Во сколько она ушла?
Слава схватился за спасительную соломинку и с жаром принялся рассказывать, как она ушла, как забыла книжку, как вернулась… Он заметил, что стал повторяться, и замолчал. Повисла пауза.
– Ты редкостный рассказчик. Правда, не очень наблюдательный.
Снова пауза.
– Откуда стреляли?
– Понятия не…