Три судьбы

Нора теперь смотрела на Ларису, сжав кулаки, и той стало немного не по себе.

– А сколько вы могли бы дать?

– Пятьдесят тысяч.

– А сто пятьдесят?

– Хорошо.

– А двести?

– Так сколько?

– Я хочу, чтобы вы обдумали другой вариант. Двести тысяч – большие деньги. Зачем вам их терять? Берите свои денежки и уезжайте куда-нибудь подальше. Да, и не забудьте подать на развод перед этим.

– Что? – Нора почувствовала, как в ее душе закипает ненависть. – Что?!

Она резко встала и пошла к Ларисе. Но тут из соседней комнаты послышался стук упавшего стула, и Нора замерла на месте.

– Убирайтесь, быстро! – прошипела Нора, указывая Ларисе на дверь, и выбежала в соседнюю комнату.

Лариса осмотрелась, достала из сумочки дискеты и сунула их в одну из книг, стоящих на стеллажах. Затем она быстро вышла и через несколько минут добралась до машины, к своему великому удивлению обнаружив, что Маши нет за рулем…

Когда Нора вбежала в соседнюю комнату, Людмила сидела на перевернутом стуле и тихо смеялась.

– Пойдем, хочу еще раз посмотреть на нее из окна. Да, хороша пташка. Значит, твой муж предпочитает молодых да ранних?

– Я ей не верю!

– Или не хочешь верить? Дорогая моя, я навела справки. Маша Перепелкина, несостоявшаяся студентка Института культуры. Живет с твоим мужем около года.

– Как – живет?

– Тебе объяснить?

– Нет, я хотела сказать – где?

– Он снял ей квартиру. Наведывается регулярно. Недавно, кстати, они вернулись из круиза. Ну, что смотришь? Да, да, из круиза. Это когда он говорил тебе, что едет в Семипалатинск на испытания. Неужели ты и вправду не знала, чем он у тебя занимается?

Лицо Норы скривилось. В глазах заблестели слезы.

– Перестань. Переходим к процедуре чаепития, – улыбнулась подруга.

Женщины прошли на кухню и закрыли за собой дверь.

А Мари осторожно вышла из дома, оглянулась, ускорила шаг, потом побежала по дорожке в ту сторону, где оставила машину. Женщина, с которой разговаривала Нора, знала все. И о ней, и о Диме. Может быть, она из милиции? Мари поежилась и немного пожалела о своей затее.

У машины ее с холодной улыбкой дожидалась Лариса.

5 (Раиса)

Рая долго не могла уснуть у брата. Ей мешало успокоиться и узкое, неудобное раскладное кресло, и то, что Лариса со Славой спали почему-то в одной постели, правда, валетом, но все-таки. А больше всего ей мешали уснуть воспоминания о предыдущем вечере.

Когда-то у нее был дружок. Тогда она думала, что друг, но со временем привыкла думать о нем именно так – дружок. Мама часто вспоминала: «Помнишь, тот, твой дружок…» Подчеркивая несерьезность. Упрекая за поспешность. Были встречи, цветы, поцелуи даже, да и не только поцелуи. Все было. Все, что положено для настоящей, правда, немного торопливой и жадной любви. Торопливым был он, жадной она. Ей казалось – это возраст. Обоим им было уже за тридцать. С ней это происходило впервые.

Мама упрекала неспроста. Раиса тогда не задумывалась о том, что скажут люди. А мама не забывала. Официальная регистрация брака казалась Раисе неестественной заминкой. Ей хотелось быть рядом со своим избранником. Она собирала чемоданы, а мама стояла в дверях, поджав губы. И все повторяла: «Остановись, не торопись, подумай». Но Раиса все хорошо обдумала. Так ей тогда казалось.

Теперь она знала наверняка, что все ее «железные» доводы были совсем не логичными, все рассуждения, весь здравый смысл – абсурдными. Она потеряла голову. «Тот твой дружок, из-за которого ты потеряла голову», – так потом говорила мама. И была права. Так все и было. Хотя казалось совсем по-другому…

Они прожили вместе целый год. Раиса была счастлива. Она считала, что он тоже счастлив. И так она думала до тех самых пор, пока он не выгнал ее. Сначала она решила, что ушла сама. Но потом поняла – он выгнал. Это так называется. Нет, он не говорил: «Уходи. Ты мне надоела». Он сказал: «Я больше не могу. Ты не женщина. Клуша какая-то…» Лучше бы он ее ударил. Она бы простила. Но «клушу» простить не смогла. Она сразу поняла, что это значит. Клуша – это та, которая бежит с работы как угорелая, чтобы напоить тепленьким молочком своего бедненького простуженного мальчика. Клуша – та, которая сидит с ним рядом в стоптанных тапочках и в стареньком, застиранном халате, упиваясь возвышенными разговорами о литературе, не замечая, что чуть потекла тушь под левым глазом, растрепалась прическа. Клуша – это та, которая даже в постели остается заботливой мамочкой: «Тебе было хорошо, мой мальчик?»

Тогда Раисе хотелось плакать. Зарыться головой в подушку и рыдать дни напролет. Но в дверях, пока она распаковывала чемоданы, снова стояла мама, поджав губы. А из-за ее спины выглядывал растерянный Славик.