Три судьбы

– Тебе, мне, – разливая, констатировал он. – Чокнулись, поехали.

Он выпил залпом, а Мари только пригубила из фужера.

– А теперь дай поцелую. Или потрогаю.

Он подсел к Мари на кровать и снова стал приставать, пытаясь протиснуть свои вспотевшие ладони ей под одежду. Она что-то говорила, смеялась, отталкивала его, пытаясь рассчитать, успеет ли выхватить дискету, если он снимет пиджак.

Он снова пересел на свой стул и налил себе шампанского. Похоже, выпивка интересовала его куда больше, чем женщины. По крайней мере, сегодня. Смеясь, он рассказал ей, что работает в самой сексуальной газете – «в спиде-инфоре, ха-ха», куда люди присылают такую корреспонденцию – закачаешься.

– И кто, спрашивается, их за язык тянет? Вот и на папика твоего я вышел по одному глупейшему письму. Прислал один мудак рассказ о своей бурной молодости…

Мари вежливо хихикала, пока он, утрируя детали, рассказывал о двух сестрах, одна из которых трахается с парнем, а другая вздыхает за стенкой. Причем так громко вздыхает, что парень этот все слышит и все понимает. А вот кончается эта история жутко: он остается без ног, она попадает в психушку.

– А знаешь, кто она? Ну сестра та, что за стенкой… О! Жена твоего папика.

Мари поперхнулась шампанским и закашлялась. На глазах выступили слезы. Чтобы журналист не догадался, как она взволнована, Мари весело рассмеялась:

– Да что ты?

– Все это у меня здесь. – Он хлопнул себя по карману, и у Мари перед глазами снова мелькнул краешек дискеты.

– Расскажи еще какую-нибудь гадость, – потребовала она, притворившись захмелевшей.

Он рассказал ей о калеке. «Безногий» – так он его называл. Сначала Мари никак не могла понять – почему так заныло сердце. Почему так знакомы ей фразы из письма, над которыми журналист особенно потешался. Эти неправильно построенные, корявые фразочки она слышала часто. А потом – слишком много совпадений. Слишком много… Она еще только раскрыла рот, чтобы задать вопрос, как звали безногого чудака, но уже приложила все усилия, чтобы никоим образом не выдать себя, потому что знала ответ.

Ее обожаемый папочка, ее наивный старик с культяпками вместо ног, ее гордость – отец, и ее боль – калека, ее папочка на старости лет пустился в излишние откровения, да еще не в пьяной беседе с друзьями, а с отвратительнейшей газетой – монстром, охотившимся за такими наивными дурачками, чтобы выставить их на всеобщее осмеяние.

Как только он назвал ей имя, зубы ее сомкнулись и она не могла уже нормально произнести ни единого слова. Процедив быстро что-то вроде: «Ах, мне ведь давно пора…» – Мари бросилась к двери. «А как же наш маленький секс?» – спросил он вдогонку разочарованно. «После двенадцати, на палубе…» – ей-богу, когда она говорила это, то вовсе не знала еще, чем все кончится, ей-богу, не знала.

Дима заметил, как стучат ее зубы, и тут же потянулся за аспирином. В эту минуту он показался ей бездушным врачом муниципальной больницы. Он растворил таблетку и настоял, чтобы она выпила все разом, не оставляя на потом. Она выпила и через несколько минут уснула как убитая.

Ей снились они оба: отец и Дима. Оба они, как лисы, ходили вокруг одной и той же женщины, лица которой она никак не могла себе представить. Они тянули к ней руки и говорили нежные слова, словно не замечая, что их двое. Потом Мари снилась мать в переднике, как всегда – у плиты, с потухшим, усталым взглядом. «Ты все знала?» – спросила ее Мари. «Конечно», – ответила мать. И еще она сказала про отца: «Несчастный».

Мари вскрикнула и проснулась. И тут же заплакала, как ребенок. Ее папочка, ее наивный, глупенький старенький папочка… Этого не может быть!

Когда они встретились вечером на палубе, она спросила журналиста: «Ты напишешь об этом?» – «Естественно. Однако если ваш папик, – он развернул ее к себе спиной, – если он мне еще приплатит, то я, пожалуй, не укажу фамилий… Извини, секс у нас получился уж очень маленький. Но после выпивки я не боец». «Да ты и по жизни не боец», – брезгливо подумала Мари.

Его пиджак, сброшенный впопыхах, дабы спустить подтяжки, еще валялся на палубе, и Мари вдруг поняла, что ничего в жизни уже не поправить. Не стереть этой отвратительной, липкой близости с мерзким писакой, не вернуть уважения к отцу, не унять ненависти к Диминой жене, о которой она раньше даже не думала. И все – этот тип…

И тут он подпрыгнул и сел на поручни, спиной к морю. Мари не думала ни секунды. Она с силой толкнула его и сразу же испугалась, что он будет кричать. Но он не закричал. Она стояла на палубе, раскачиваясь из стороны в сторону, и тихо скулила. Потом она посмотрела вниз, за борт, и ничего не увидела, кроме темной воды, в которой отражалась кривая лунная дорожка. Совсем ничего.

От ужаса в голове сразу же прояснилось. Она схватила его пиджак, вытащила дрожащими руками дискеты и швырнула его за борт вслед за хозяином. Она ни разу не пожалела о том, что сделала.

Вернувшись домой, она позвонила отцу и сказала: «Папочка, знаешь, я тебя очень люблю…»

6