Три судьбы

Сейчас, впрочем, никаких уборщиц не наблюдалось. Да и вообще никого. Только женщина справа – почти как ожившая икона. Да и не очень ожившая: лицо, очерченное темным платком, было странно неподвижным. На небольшом прилавке перед ней лежала какая-то пестрая мелочь: образки, цепочки, свечи… Свечи!

Женщина за прилавком молчала.

Но, черт побери, чего терять?!

– Простите… – Она улыбнулась почти умильно, но – слегка, в соответствии с моментально родившейся в мозгу легендой. – Я… я не знаю… мне свечку…

– Голову надо покрыть, – прошелестела та, что стояла за прилавком.

И указала на небольшую кучку справа – из чего-то тряпочного. Оказалось – платочки. Тоненькие, невесомые.

Ладно, платок так платок, пусть будет. Неумело замотавшись, она повторила все так же робко:

– Свечку бы мне… за упокой… это можно?

Тоненькая желтоватая палочка обошлась в десять рублей. Были и помассивнее – и подороже, – но она решила, пусть уж такая. Либо все это имеет смысл, либо нет, и от размера свечи желаемый результат зависеть никак не может!

– Вон там, – указала влево женщина, которую даже мысленно нельзя было назвать продавщицей. Скорее уж – привратницей.

Там, куда она указала, возвышался прямоугольный стол – или что-то похожее на стол. Небольшой, массивный, видимо, мраморный, с распятием посередине. Над желтоватой столешницей парили огоньки. За блеском мрамора, множества маленьких, похожих на металлические дорожные стопки подсвечников на нем и распятия сами свечи как-то терялись.

Ясно было, что в низеньком подсвечнике свечка не удержится. А! Надо ее зажечь и накапать в металлический стаканчик воска… Вот. Все получилось.

Сердце захолодело. Ну же! Она прикусила губу и зашептала почти неслышно:

– За упокой раба божьего… – Имя проглотила, прокатив его лишь на языке, бездыханно.

Вряд ли привратница могла услышать – да и что такое имя? – но произнести его вслух было немыслимо.

Она постояла, вглядываясь в желтый летучий лепесток. Ноги не слушались – словно уходить было еще нельзя. Словно нужно было дождаться, пока… пока – что? Она стояла так, пока сквозь желтые проблески не проступило – лицо. Господи!

Зажав обеими ладонями рот, словно подавляя рыдание, она бросилась к выходу.

3

О как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Федор Тютчев

К концу декабря Гест почти успокоился. Разговор с Бондом на похоронах Якута (да что там разговор, прямой ультиматум!) стал казаться чем-то не совсем настоящим. Кошмарный сон? Морок? Что-то, одним словом, невзаправдашнее. Реорганизация собственности шла вполне успешно. И китайские партнеры согласились пойти навстречу, изменив географию поставок. Не слишком охотно согласились, это да, но оказаться замешанными в наркотрафике господам китайским бизнесменам хотелось еще меньше.

Питер переливался предновогодними блестяшками, подмигивал разноцветными гирляндами, заманивал, обещал… Заманивал не Питер, конечно, а торговые сети. Чуть не каждый день Гесту вспоминался маркетологический анекдот: «В Новый год сбывается все! Даже то, что в другое время сбыть не удается». И все же в этом сверкающем разноцветном безумии таилась толика настоящего волшебства. Мы все материалисты, ясно, что никакого волшебства не существует, но… если очень-очень хочется, чтобы оно было, – оно ведь может случиться? Хотя бы задеть своим крылом?

«Наверное, где-то в глубине каждого продолжает жить тот, кто верит в Деда Мороза», – думал Гест, выруливая к дому Ульяны. Почему-то именно так он себя в последние недели и чувствовал. Вместо того чтобы переживать, удастся ли уйти из цепких лап Бонда, Гест посмеивался: пустяки какие! Все обойдется! Все будет хорошо! Все будет даже лучше, чем хорошо! Словно вся предыдущая жизнь являлась подготовкой к Новому году – и вот он уже совсем рядом! Еще шаг – и…

Теоретически вполне можно было и в Прагу на пару-тройку дней слетать. Мия, похоже, мечтала об этом как о предрождественской волшебной сказке.

Но уезжать было страшно. Как это – взять и бросить все? Вроде и ненадолго, и Прага – вот она, рукой подать, если что, можно моментально в Питере оказаться. И все-таки уезжать сейчас из Питера не хотелось. Как будто волшебство живет именно в Питере (по крайней мере, вот прямо сейчас), и если кинуться за предновогодней сказкой куда-то еще, оно обидится. Уйдет. Исчезнет.

Нет, все не станет плохо. Все будет хорошо, последние обстоятельства говорили именно об этом. Хорошо, но… обыкновенно. Отделаться от Бонда, заработать еще несколько миллионов, реконструировать еще несколько домов, искупаться еще в нескольких морях, до которых пока не добирался… Чем не перспектива? Но хотелось волшебства, которое сейчас жило в Питере.