Три товарища

— Семь тысяч марок, — ответил я, не моргнув глазом, словно выпалил из пулемета. Ни в коем случае он не должен был заметить, что я не уверен в цене. Это я хорошо понимал. Каждая секунда колебания могла бы встать нам в тысячу марок, которую он выторговал бы в свою пользу.

— Семь тысяч марок, нетто, — твердо повторил я, а сам подумал: «Предложи мне пять, и машина твоя».

Но Блюменталь ничего не предложил.

— Слишком дорого! — коротко выдохнул он.

— Конечно! — сказал я и решил, что окончательно проиграл.

— Почему вы сказали «конечно»? — спросил Блюменталь, впервые довольно человечным тоном.

— Господин Блюменталь, — ответил я, — встречали ли вы в наше время хоть кого-нибудь, кто реагирует иначе на цену?

Он внимательно посмотрел на меня. Затем на его лице мелькнуло подобие улыбки.

— Вы правы. Но машина действительно слишком дорога.

Я не верил ушам своим. Вот он наконец-то, настоящий тон! Тон заинтересованного человека! Или то был опять какой-нибудь коварный ход?

В это мгновение в воротах появился щегольски одетый господин. Он достал из кармана газету, проверил по ней номер нашего дома и подошел ко мне.

— Здесь продается «кадиллак»?

Я кивнул и, не в силах сказать что-либо, смотрел на желтую бамбуковую трость и замшевые перчатки этого франта.

— Можно посмотреть? — снова спросил он, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Да вот же он, — с трудом выговорил я. — Но прошу вас подождать… Я еще не освободился… Не угодно ли посидеть вот там?

Франт с минуту прислушивался к гудению мотора и состроил сперва критическую, а затем одобрительную гримасу. Потом я проводил его в мастерскую.

— Идиот! — прошипел я ему в лицо и быстро вернулся к Блюменталю.

— Если вы прокатитесь в этой машине, ваше отношение к цене наверняка изменится, — сказал я. — Вы вольны испытывать ее сколько пожелаете. Или, быть может, вам удобнее, чтобы я заехал за вами вечером? Пожалуйста. Тогда и покатаемся.

Но порыв уже угас. Блюменталь вновь стоял передо мной, как гранитный монумент какому-нибудь председателю певческого общества.

— Ну хватит, — сказал он. — Я должен идти. А захочу совершить пробную поездку, то еще успею позвонить вам.

Я понял, что пока сделать ничего нельзя. Этот человек уговорам не поддавался.

— Хорошо, — заявил я, — но не записать ли мне ваш телефон, чтобы известить вас, если появится другой претендент?

Блюменталь как-то странно посмотрел на меня:

— Претендент еще не покупатель.

Он достал кожаный кисет с сигарами и протянул его мне. Выяснилось, что он все-таки курит. Да еще такие дорогие сигары, как «Корона-Корона». Значит, денег у него навалом. Но мне все это уже было безразлично. Я взял сигару.

Он дружелюбно пожал мне руку и ушел. Я глядел ему вслед и тихо, но выразительно ругал его. Затем вернулся в мастерскую.

— Ну как? — приветствовал меня сидевший там франт — Готтфрид Ленц. — Здорово это я, правда? Вижу мучаешься — вот и решил немного помочь тебе. Счастье, что перед поездкой насчет налогов Отто переоделся здесь. Смотрю — на плечиках висит его выходной костюм. Я в момент переоделся, пулей вылетел в окно, а обратно вернулся как серьезный покупатель! Здорово, верно?

— Не здорово, а по-идиотски, — ответил я. — Этот тип хитрее нас с тобой вместе взятых! Посмотри на сигару! Полторы марки за штуку! Ты спугнул миллиардера.

Готтфрид взял у меня сигару, обнюхал ее и закурил.

— Я спугнул жулика. Миллиардеры таких сигар не курят. А курят они те, что продают в россыпь по десять пфеннигов.

— Чушь болтаешь, — ответил я. — Жулик не назвал бы себя Блюменталем. Жулик представился бы как граф фон Блюменау или что-нибудь в этом роде.

— Этот человек вернется, — со свойственным ему оптимизмом заметил Ленц и выпустил дым своей сигары мне же в лицо.

— Этот не вернется, — убежденно сказал я. — Но скажи, где ты раздобыл бамбуковую дубинку и эти перчатки?

— Одолжил. Напротив, в магазине «Бенн и компания». Я там знаком с продавщицей. Трость, может быть, даже оставлю себе насовсем. Она мне нравится.

Довольный собой, он стал быстро вертеть в воздухе эту толстую палку.

— Готтфрид, — сказал я. — В тебе явно пропадает талант. Пошел бы ты в варьете, на эстраду — вот где твое место!

* * *

— Вам звонили, — сказала мне Фрида, косоглазая служанка фрау Залевски, когда в полдень я ненадолго забежал домой.

Я обернулся.

— Когда звонили?

— С полчаса назад. Какая-то дама.

— А что она сказала?

— Что вечером позвонит снова. Но я ей сразу объяснила, что большого смысла в этом нет. Что по вечерам вы никогда не бываете дома.

Я уставился на нее.

— Что?! Вот прямо так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону.

— Я и так умею разговаривать по телефону, — флегматично проговорила Фрида. — А по вечерам вы действительно почти никогда не бываете дома.

— Но ведь вас это ничуть не касается, — раскипятился я. — В следующий раз вы еще, чего доброго, расскажете, какие у меня носки — дырявые или целые.

— И расскажу! — огрызнулась Фрида, злобно пялясь на меня красными воспаленными глазами. Мы с ней издавна враждовали.