Три товарища и другие романы

— Тебе надо немного поспать, — предложил я.

— А ты?

— Пойду домой и тоже немного посплю. А потом зайду за тобой, часа через два, и пойдем ужинать.

— Ты устал? — спросила она с сомнением.

— Немного. В поезде было жарко. А потом мне еще надо будет заглянуть в мастерскую.

Она больше ни о чем не спрашивала. Усталость ее буквально сразила. Я отнес ее в постель, укрыл одеялом. Она мгновенно уснула. Я поставил рядом с ней розы и прислонил к ним карточку Кестера, чтобы ей думалось о приятном, сразу как проснется. Потом я ушел.

По дороге я задержался у телефона-автомата. Решил сразу же позвонить Жаффе. Сделать это из дома было бы затруднительно. Нужно было считаться с тем, что у нас подслушивает весь пансион.

Я снял трубку и назвал номер клиники. Спустя минуту к аппарату подошел Жаффе.

— Говорит Локамп, — сказал я, откашлявшись. — Мы сегодня вернулись. Около часа назад.

— На машине приехали? — спросил Жаффе.

— Нет, поездом.

— Хорошо. Ну и как дела?

— Неплохо, — сказал я.

Он ненадолго задумался.

— Вот что. Я обследую фройляйн Хольман завтра утром. В одиннадцать. Вы сможете ей это передать?

— Нет, — ответил я. — Я бы не хотел, чтобы она знала о нашем с вами разговоре. Завтра утром она наверняка позвонит вам сама. Может, вы тогда ей и скажете?

— Хорошо. Сделаем так. Я ей скажу.

Я машинально сдвинул толстую и замусоленную телефонную книгу. Она лежала на небольшой деревянной полке. Все пространство над ней было испещрено карандашными записями телефонных номеров.

— Можно мне тогда зайти к вам завтра днем? — спросил я. Жаффе не отвечал. — Я бы очень хотел знать, как она, — сказал я.

— Завтра я вам этого не скажу, — ответил Жаффе. — Я должен понаблюдать ее хотя бы неделю. А потом я сам вас извещу.

— Спасибо. — Полка приковала к себе мое внимание. На ней было что-то нарисовано. Толстушка в соломенной шляпке. А внизу было написано: «Элла — свинья». — А должна ли она теперь делать какие-нибудь процедуры? — спросил я.

— Об этом я смогу судить завтра. Но как мне кажется, дома ей обеспечен хороший уход.

— Не знаю. Я слышал, что ее соседи на той неделе собираются уезжать. Тогда она останется, по сути, одна, при ней будет только горничная.

— Ах так? Что ж, завтра поговорю с ней и об этом.

Я снова задвинул рисунок на полке телефонной книгой.

— А вы полагаете, что она… что такой приступ может повториться?

Жаффе помедлил с ответом.

— Возможно, конечно, — сказал он потом, — но маловероятно. Однако за это я могу поручиться лишь после обследования. Я позвоню вам.

— Спасибо.

Я повесил трубку. Вышел и постоял еще в растерянности около будки. Было пыльно и душно. Потом я пошел домой.

В дверях я столкнулся с фрау Залевски. Она, как пушечное ядро, вылетела из комнаты фрау Бендер. Увидев меня, остановилась.

— Что? Уже вернулись?

— Как видите. Есть новости?

— Для вас ничего. И почты никакой. Но вот фрау Бендер выехала.

— Да? Почему же?

Фрау Залевски приняла стойку «руки в боки».

— Потому что кругом одни негодяи. Ее подобрал христианский дом призрения. Вместе с кошкой и двадцатью шестью марками состояния.

И она поведала, что приют, в котором фрау Бендер присматривала за младенцами, закрылся. Возглавлявший его пастор погорел на биржевых спекуляциях. Фрау Бендер была уволена и даже не получила жалованья за два месяца.

— Ну и как, нашла она себе что-нибудь новенькое? — брякнул я, не подумав.

Фрау Залевски только выразительно на меня посмотрела.

— Ну да, где уж там, — сказал я.

— Я ей говорю: оставайтесь, заплатите, когда сможете. Но она не захотела.

— Кто беден, тот чаще всего и честен, — сказал я. — А кто будет жить в ее комнате?

— Супруги Хассе. Эта комната дешевле, чем та, в которой они жили.

— А что будет с ней?

Она пожала плечами:

— Посмотрим. На новых жильцов теперь рассчитывать особенно не приходится.

— Когда она освободится?

— Завтра. Хассе уже переезжают.

— А сколько эта комната стоит? — спросил я. Мне вдруг пришла в голову одна идея.

— Семьдесят марок.

— Слишком дорого, — сказал я, уже настроившись на бдительный лад.

— Это с чашкой-то кофе по утрам, двумя булочками да изрядной порцией масла?

— Тем более дорого. Кофе в исполнении Фриды можете сократить. Итого, пятьдесят, и ни пфеннига больше.

— А вы что, хотите ее снять? — спросила фрау Залевски.

— Может быть.

Я прошел к себе в комнату, где в задумчивости уставился на дверь, соединявшую ее с комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это трудно себе представить! И все же я, поразмыслив, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь.

Фрау Хассе была дома. Она сидела в полупустой комнате перед зеркалом и пудрилась, не снимая шляпы.

Я поздоровался, окинув комнату взглядом. Она оказалась больше, чем я думал. Теперь, когда мебель наполовину вынесли, это особенно бросалось в глаза. Монотонные светлые обои были довольно новыми, двери и оконные переплеты выкрашены недавно, к тому же имелся весьма обширный и красивый балкон.

— Вы уже слышали, что он опять отмочил? — встретила меня фрау Хассе. — Я должна перебираться в комнату этой особы! Какой позор!

— Позор? — удивился я.