Три церкви

– Это настоящая водка, – сказал гордо Гарик, наливая всем рюмки. – Я месяц назад привез эту водку из соседнего села, что в тридцати километрах отсюда, в долине.

Они выпили.

– Ешьте, – сказал Гарик, после того как, выпив водки, понюхал луковицу, а потом и откусил приличный кусок хлеба с сыром. – Ирма очень хорошо готовит.

Старушка улыбнулась им и стала разливать суп с говядиной.

– Расскажи, что творится в городе, – попросил Гарик. – Что там вообще нового?

Арман рассказал все последние новости, какие знал, и в это время на другом конце стола Ирма с Татевик о чем-то беседовали вполголоса. Арман видел спокойное лицо Ирмы и удивленно-взволнованное лицо своей подружки. Они все выпили опять, потом продолжали есть суп с говядиной, Арман все что-то рассказывал и все время думал (и эта мысль беспокоила, тревожила, не давала покоя), он думал о том, что старушке Ирме столько же лет, сколько Татевик, то есть…

– Ну, а как ты? – спросил доктор Арман. – Как ты живешь здесь, в этом захолустье? Почему ты так поседел и почему в Берджи так мало людей? Расскажи тайну Ирмы.

Гарик ответил не сразу. Он выпил еще рюмку, доел медленно свой суп, вытер свою тарелку хлебом и заговорил только тогда, когда все тоже закончили есть и Ирма стала собирать со стола.

– Тут нет тайны Ирмы, – сказал он, закуривая. – Это не только тайна одной Ирмы, но и всего села Берджи.

Татевик села поближе к своему любовнику, и он обнял ее за плечи.

– Слушай, – прошептала она ему, и Арман понял, что она уже что-то знает от Ирмы.

– Слушай, – повторил эхом Гарик. – Есть тайна села Берджи. И я вроде бы ее разгадал, но не нашел причины. Именно из-за этой тайны я и не возвращался в город. Я дал слово, что не уеду отсюда, пока не разгадаю тайны, которая – я это понял сразу, как только приехал сюда, – без сомнения, была.

– Что же это за тайна? – Арман закурил уже вторую сигарету. – Расскажи мне.

– Что ж, – вздохнул Гарик. – Я расскажу. Но когда ты все узнаешь, прошу тебя, не уговаривай меня уехать отсюда. Во-первых, уже поздно (меня и Ирму уже ничего не спасет), во-вторых… Зачем мне возвращаться в город? По прошествии четырех лет это бессмысленно… Если ты помнишь, я сюда приехал по приглашению моего коллеги, который был здесь, в Берджи, врачом (я и раньше приезжал сюда в гости к нему с женой. Ну, ты помнишь…) Он пригласил меня, ибо один случай очень заинтересовал его. Оказалось, что в Берджи умерла старушка. Ничего, казалось бы, интересного, но… Чтоб засвидетельствовать смерть (а причина простая: старость), мой коллега потребовал у родственников метрические свидетельства этой старушки. Родственники отказались. Тогда мой коллега пригрозил им тюрьмой, сказав, что раз родственники не хотят показать паспорт усопшей, значит, они ее и убили. Это подействовало. Родственники принесли давно ожидаемый документ, посмотрев в который мой коллега решил, что над ним попросту издеваются: по метрике выходило, что усопшая старушка на самом деле есть девушка девятнадцати лет, причем судя по фотографии, довольно симпатичная. Мой коллега сказал, что это не тот документ, но родственники поклялись, что им больше нечего показывать. Потом один, с виду старик восьмидесяти лет, оставшись с моим коллегой наедине, когда все ушли, сказал следующее:

– Послушайте, доктор, с нашим родом что-то стало происходить. Мы в последнее время очень быстро стареем и потом умираем…

Мой коллега вызвал меня, и мы уже вдвоем стали искать разгадку недавно умершей старушки. Оказалось, что это тайна не одного рода, а всего села Берджи. Факт же был налицо: в этом селе очень быстро старели и умирали. Мы собрали метрики всех жителей Берджи и стали сверять их, так сказать, официальный (юридический) возраст с биологическим возрастом, делая анализы крови, разных тканей и так далее. И ты представь, как это было трудно делать в здешних нелабораторных условиях (что-то нам подсказывало, что мы не должны спешить с оглашением результатов анализов, а значит, не должны пытаться проводить исследования в более или менее оснащенных лабораториях Еревана). Результаты же были страшные: у всех наблюдалось смещение в возрасте почти в сорок-пятьдесят лет. Анализы показывали, что мы, скажем, имеем дело с семидесятилетним стариком, а по метрике – что этому старику всего тридцать… Мы, естественно, сразу подумали о прогерии[42]. Но, как оказалось, мы ошибались… Я стал замечать, что мой коллега катастрофически быстро начинает седеть и катастрофически рано стареть. И он вскоре умер, и мне, как врачу, пришлось зафиксировать смерть и указать самую идиотскую причину: старость… Последнее, что он мне сказал перед смертью, было:

– Почему я тоже, Гарик?! Ведь я не из них! Ведь я не из их племени!