Три церкви

– Поверь мне. Абсолютно не важно, есть ли подземный завод под горой Берджи или нет. Дело совсем не в этом.

Уже стало светать, и доктор с Татевик собрались уезжать. Ни под каким предлогом Гарик не разрешил им остаться, даже когда Арман сказал, что выпил слишком много и не сможет повести джип.

– С вами ничего не случится, – сказал Гарик уверенно. – Ты ведь машину водишь лучше, когда выпьешь…

Они попрощались, и Арман сказал, что скоро приедет за своим другом, но тот лишь грустно улыбнулся и обнял Ирму, которая тоже вышла их проводить. Татевик поцеловала Ирму и сказала, что никогда ее не забудет.

Доктор Арман завел джип, и они понеслись вниз по склону горы, оставляя на ее вершине село Берджи, в котором теперь жили только Гарик и Ирма.

– А знаешь, – сказала Арману Татевик. – Нас ведь тоже Бог послал в Берджи. Может, это какой-то знак?

Арман не ответил и только посмотрел туда, откуда медленно и величаво стало восходить солнце.

Через пару месяцев Татевик погибла в автокатастрофе, а в самом конце 2000 года, в декабре, когда в Ереване пошел очень сильный снег, от разрыва сердца скончался знаменитый врач-хирург доктор Арман, не дожив до свадьбы дочери всего несколько дней.

Глава 23

В Дзорке шел снег, он шел уже два дня. Город оделся в ослепительно-белую пушистую шубу, уровень воды в реках Чаги и Ган снизился, и островки припорошило снежным покровом. Было очень тихо, особенно по ночам, когда тишину не нарушал шум автомобилей. Но и днем, когда по улице Железнодорожников то и дело проезжали машины, снег все равно глушил все звуки. На улицах было мало прохожих, и каждый вороний крик слышался ясно и отчетливо. Когда вороны садились на ветки деревьев, с них срывался снег. Еще снег падал тогда, когда дул ветер. Но снег шел и шел, и конца ему не было видно… Стоял декабрь 2010 года, в Дзорке была зима…

Аршак Ашотович Унанян сидел в кресле, за окном шел снег, но старик не обращал на него внимания. Он сидел с закрытыми глазами, на коленях у него лежала газета, и мысли проплывали в голове медленно, спокойно, размеренно. Он вел воображаемую беседу с Соной, и беседа эта тоже была спокойной, и сам он был спокоен и почему-то чувствовал, что стал ближе к жене. Ему не надо было уже говорить с фотографией – большим портретом, висевшим над сервантом. Теперь Аршак Ашотович закрывал глаза и говорил с Соной. Он больше не вспоминал, не плакал. Это была просто беседа…

Старик почти все дни проводил в кресле, вставал только чтобы поесть немного или сходить по нужде. С тех пор как пошел снег, он вообще не выходил в город: ему было трудно идти по снегу, он очень уставал. И поэтому целый день сидел в кресле, читал газеты или закрывал глаза и беседовал с Соной. Отныне, если ему хотелось пойти куда-нибудь, он просто закрывал глаза и шел туда в своем воображении: на площадь, в парк, к фонтанам, к рекам. Если ему вдруг очень хотелось поехать в дачный поселок Кармрашен, он закрывал глаза и ехал туда, и в этих путешествиях-фантазиях было то преимущество, что в спутники себе он мог взять Сону, своих дочерей, внуков…

В дверь позвонили. Старик нехотя встал и пошел открывать: оказалось, сосед, как всегда, с просьбой одолжить молоток и дюжину гвоздей. Когда сосед ушел, старик вернулся в комнату и снова сел в кресло.

«Странные люди, – подумал он, – не могут купить молоток, что ли? Странные люди, Сона, наши новые соседи!»

А потом старик почувствовал, что умирает. Он не удивился, лишь подумал: «Значит, вот как это бывает!»

И умер. А в Дзорке шел снег, и когда сосед опять позвонил в дверь, чтобы вернуть молоток, ему никто не открыл…

Старику было девяносто девять лет, он умер в декабре, не дожив до своего столетия всего полгода.

Жизнь кончилась…

Часть третья

Глава 24