Три цвета счастья

Ева честно поднялась в семь утра, чтобы успеть к мягкому свету, помогала ловить насекомых, фотографировать Фельку, ее пятки, кончик хвоста. Марьяна ловила в объектив то блестящую на солнце паутинку, то капельку, которая повисла на заборе, то любопытный кошкин нос. Здесь, в этом теплом краю, где осень начнется еще не скоро, казалось, будто возможно все: и выиграть конкурс (ха-ха три раза), и вылечить маму, и как-то разрешить свои с ней противоречия. Вернее, свои собственные внутренние противоречия. У мамы-то никаких вопросов к Марьяне, кажется, нету, кроме недовольства ее работой на Райковского.

– А что ты будешь делать с этими фотографиями? – спросила Ева. – Распечатаешь и повесишь на стенку? У нас на стенах много всего висит. – Она задумалась. – Ну, картины там всякие, папа любит картины. Он даже здесь немного купил.

– Да? – удивилась Марьяна. Ей казалось, что картины, которые висели в съемной квартире Райковского в Москве, прилагаются к этому жилищу. – Те, которые в кабинете у него? Пейзажи. Я не очень разбираюсь, но они мне понравились.

– Ага, – Ева кивнула. – Это какой-то модный художник, или не очень модный, но почему-то известный. Папа мне объяснял. Он вроде умер. Или не умер. Короче, это лучше у папы спросить.

– Действительно, лучше спросить у папы. Так что, папа живопись любит?

– Да, он увлекается. Привозит всякие картины, вешает их на стены. Не очень часто и много, но хорошие, мне нравятся.

– А ты сама любишь живопись?

– Папа меня водил в музеи. Мне не нравится всякая абстракция, когда непонятно, что намалевано. Я так в три года рисовала. Пф-ф… – Она гордо помотала головой. – А вот если пейзажи, или город, или животные какие-то – это я люблю. И папа такое любит. Он тоже всякие круги и прямоугольники не очень уважает.

– Понятно, – сказала Марьяна и ответила на более ранний вопрос: – Нет, я не буду эти фотографии распечатывать и вешать на стенку. Я буду участвовать в разных конкурсах.

– Конкурсы? Это как в школе?

– Да, только для взрослых. Взрослые вечно в чем-то состязаются. Еще хуже, чем дети, так что не думай, будто вырастешь, и конкурсы из твоей жизни исчезнут. Нет, это борьба за выживание. – Марьяна погладила флегматично сидевшую Фельку. – Вот ее снимки, если они получатся хорошими, и я их нормально обработаю, отошлю на конкурсы, может, какой-то приз выиграю. А может, и не выиграю, не знаю. Но поучаствовать я хочу.

– Здорово! А можно посмотреть, как ты обрабатываешь? Мне очень интересно.

– Конечно, – сказала Марьяна, – никакой тайны в этом нет.

Ей было очень приятно, как Ева интересуется тем, что делают взрослые, живо, без малейшей фальши. Неизвестно, кем станет эта милая, чуть застенчивая, а иногда очень бойкая девочка. Это определит только время, но сейчас Марьяне было приятно общаться с Евой. И впервые девушка остро пожалела о том, что Райковские уедут, и общение сведется к перепискам в социальных сетях. Возможно, к редким звонкам по скайпу, но где Америка, а где Москва? Очень далеко, тем более для маленькой девочки.

Глава 18

Как оказалось, возвращаться после такого отпуска – это чрезвычайно трудно. Чрезвычайно.

– Поманили конфетой, дали облизать, а теперь… – вздыхала Марьяна, пока «Мерседес» с Янисом, непрерывно выражавшим сожаления, что замечательные гости так скоро уезжают, вез всю компанию к аэропорту. – Вот как так!

– Ты, судя по твоему загорелому виду, слопала килограмм конфет, – заметил Иван.

– Или даже два кило! – поддакнула Ева.

– Заговорщики! Никакого сочувствия от вас.

– Это точно, – покивал Райковский. – За сочувствием – не к нам. Мы исключительно практичные и даже в некоторой степени коварные люди. Правда, Ева?

– Правда!

Марьяна засмеялась.

Конечно, у нее есть Ленка, самая закадычная подруга на все времена. Однако сейчас, в этот момент, Марьяна вдруг ощутила, что Иван и Ева – тоже если не на все времена, то надолго. Между ними установилась связь. Может, не такая крепкая, еще не проверенная большим количеством лет, но… Если расстояние и годы молчания не смогли порвать нить между нею, Марьяной, и Иваном, то теперь, когда в их отношених почти не осталось недосказанности, что может помешать?

Почти. История с Антоном. Марьяна не собиралась грузить этим Ивана и очень надеялась, что брат приложит больше усилий для разрешения ситуации. Иначе из ямы еще долго не удастся выбраться.

Крит как будто не хотел их отпускать. Всего лишь десять утра – а температура уже двадцать шесть градусов, на пляжах полно народу, и так хочется забыть обо всем и снова окунуться в волны. Но, как говорил папа, делу – время, потехе – час. Ее час прошел, и Марьяна была за него неистово благодарна.

Москва встретила путешественников ясным солнечным днем, который потихоньку заваливался в вечер. Подползали сиреневые сумерки, и остро пахло опавшей листвой. Никакого тимьяна и шалфея, зато привычный аромат выхлопных газов, хмурые таможенники в зоне прилета и вставшие в мертвую пробку такси. Здравствуй, родина.