Три цветка и две ели. Первый том

Еще услаждал взор Лентас Флекхосог, которого Рагнер звал «неженка». Одет этот судья был роскошно: в затейливую шляпу (ее он, разумеется, в храме снял) и длинный кафтан нежно-бежевого цвета с ярко-синим подбоем. Он оказался единственным из мужчин Ларгоса, кто предпочел короткой стрижке удлиненные, чуть выше плеч, волосы с подкрученными внутрь кончиками, и эти волосы, карамельно-русые, рыжеватого оттенка, удивляли густотой и ухоженностью. А вот лицо Лентаса Маргарите не очень понравилось: праздное, безвольное, с детским курносым носом. Чем-то он напоминал Оливи. Супруга щеголя, Сельта Флекхосог, некрасивая и костлявая, наоборот, одевалась ужасно; любила рукава в толстых буфах и широкие головные уборы. Они впервые привели на службу дочку, шестилетнюю Ксану, курносую и рыжеватую, как ее отец, наглую и умненькую, как дед, Арл Флекхосог. Темные глаза-ласки достались Ксане именно от деда.

У герцогов Ранноров в храме Благодарения имелась скамья в первом ряду, какую никто, кроме них, не занимал, и скамья эта долгие годы пустовала. Тем пуще прихожане удивились, когда коротко стриженый «черный Рагнер Раннор» повел к скамье особу с едва покрытой головой – явно не жену, хотя держал ее за руку как жену, – «вдовушку», как все скоро поняли по кайме на шлейфе, да с такой возмутительной прической вдовушку! – Ларгос к орензской моде, восхваляющей плодородие, был еще не готов. Дойдя до скамьи в первом ряду, золотоволосая вдова отбросила с лица вуаль и раскрыла плащ, показав в Божьем доме свои обольстительные, чрезмерно круглые и приподнятые груди. Это вызвало тихую бурю самых горячих возмущений. Красавица же невозмутимо села, раскрыла молитвослов и довольная собой, решив, что все вокруг восхищаются, стала ждать начала службы.

– Послушай, супруга у Антоса Альмондро – красавица, – садясь рядом с Маргаритой, тихо сказал Рагнер. – Просто загляденье.

– Да, она очень красива, – согласилась Маргарита.

– А почему ты меня не ревнуешь? Я уж привык: ты даже к Ольвору ревновала. Лючия Альмондро – куколка, а не рыжий людоед.

– Не знаю, Рагнер, почему-то к ней я тебя не ревную, – улыбалась Маргарита. – И хватит меня смешить. Мы же в храме, а настоятель строгий.

– Дааа… – уставился он на ее грудь, – тебя, наверно, сегодня на весы ведьмы потащат из-за твоих Ма и Та.

– Грудь для женщины – это же часть ее естества…

– Порочного естества… – хрипло прошептал Рагнер ей на ухо и перестал улыбаться, посмотрев на врата храма. Маргарита тоже оглянулась и увидела Лилию Тиодо, одетую в черное «монашеское» платье, да с не менее монашеским белым платком на голове. Многие мужчины провожали ее взглядом, без возмущений, но с одобрением. Лилия Тиодо, улыбнувшись, поклонилась головой Рагнеру и Маргарите, после чего присела на скамью рядом с Лючией Альмондро.

Местный храм Благодарения удивил Маргариту обилием дерева (конечно, дуб), еще тем, что на потолках не имелось фресок, и тем, что лики Меридианской Праматери и Божьего Сына сурово хмурились. Таким же хмурящимся оказался отец Виттанд – тщедушный, низкорослый, невыразительный мужчина сорока восьми лет. Зато взор его пламенел! Маргарита даже подумала, что из-за избытка внутреннего Огня, по-видимому, и поблек этот священник внешне: серые глаза, серые волосы, сероватая кожа. Настоятель носил светло-бежевую хабиту с черной пелериной, какая гласила о пути мученичества: об истязании плоти голодом, лишениями и болью. Такой мученик всегда постился, кушал единожды в день, отказывал себе в малейших удобствах, сам себя бичевал или колол иглами.

Пока Маргарита с любопытством рассматривала отца Виттанда, он, взойдя на высокую кафедру, с ужасом обнаружил ее: «блудницу» в своем храме! Он исторг из глаз огонь негодования на ее белую грудь, а золотистым, едва покрытым вуалью волосам досталось бессловесное, но суровейшее порицании от его тонких, гневно сжатых губ. К тому же эта знатная женщина была рогата (прическа), хвостата (шлейф на платье) и трехглаза (кулон во лбу) – словом, священник смотрел не на даму – на исчадие Ада. А «исчадие Ада» расстраивалось только тому, что служба шла на лодэтском и ее чудненький молитвослов оказался бесполезен.

Лодэтский Дьявол и «его блудница» всего лишь были орудиями злых сил, но отец Виттанд понял, что настоящий Дьявол бросил ему новый вызов – и он обязан побороться за спасение, если не всей души «блудницы», то хотя бы ее жалких остатков. Поэтому он решил сказать речь о Смирении и Тщеславии.