Три цветка и две ели. Первый том

Герцог и баронесса заняли в гостиной ту роскошную скамью из черного дерева и голубого пурпупа, а прочие гости обступили их, точно свита: кто-то сидел на табуретах, кто-то стоял. Арл Флекхосог вместе со всей семьей расположились на куда как более скромной скамье справа, господа Альмондро – слева. Лилия Тиодо, снявшая с головы платок, сидела рядом Лючией Альмондро, своей подругой. Белокурые длинные волосы Лилии вновь переплелись ниже макушки наподобие венка – по-видимому, эту простую, но одновременно изысканную прическу она предпочитала иным.

Рагнер невзначай спросил Антоса о кораблях – и следующую триаду часа все в гостиной слушали жаркий рассказ на меридианском о галерах, парусниках, обшивке, установке мачт, косых и прямых парусах, якорях, смолах и конопляных веревках. Дело свое санделианский корабел любил страстно, а Рагнер слушал внимательно – и он словно изливал тому душу. Тогда же Антос рассказал, как познакомился с Арлом Флекхосогом: он сам искал верфь, где его таланты оценили бы, ведь собирать галеры из заготовок ему стало скучно, поэтому он писал письма со своими предложениями и отдавал их капитанам кораблей в течение трех лет. Еще когда Арл Флекхосог являлся главой Ларгоса, ему попало в руки такое письмо, и он стал единственным, кто ответил Антосу.

Маргарита, несмотря на свое открытое платье, находилась в тени Рагнера – говорил лишь он, а «блудницу с глазом Дьявола» боялись о чем-либо расспрашивать. Ей же было так уютно молчать и слушать! И вдруг набожная, высоконравственная, строгая Лючия Альмондро дерзнула устыдить баронессу.

– Дорогой супруг, – заговорила она, – ну право уж, довольно о своих парусниках, ведь ты не на верфи. О себе могу сказать, что Ларгос и мне пришелся по душе: нет гама, нет зноя, а отец Виттанд не даст разгуляться Порокам. Я бы желала остаться здесь навсегда. Ваша Милость, – обратилась она к Маргарите, – а долго ли вы полагаете одарять своим блеском Ларгос и всех нас?

– Полагаю, что долго… – неуверенно ответила девушка.

– Но к Юпитералию, ведь вы наверняка вернетесь в Орензу, дабы посетить захоронение вашего горячо любимого, покойного супруга. Как иначе?

Маргарита не знала, что отвечать, и тогда заговорил Рагнер:

– Мы надеемся, что к Юпитералию Экклесия уже разведет меня с нынешней герцогиней Раннор, а дама Маргарита станет моей законной женой. Если же этого не случится, то баронесса Нолаонт останется моей прекрасной дамой, гостьей и госпожой, я же – ее слугой. И ей не нужно возвращаться к останкам покойного супруга в Юпитералий, ведь человек это был благочестивый – и, бесспорно, отправился на Небеса, а не в Ад.

– Любезно прошу меня извинить, – заговорила Лилия Тиодо. – Отец Виттанд сегодня был столь строг в оценках Ее Милости, точнее, ее убранства, так что посчитала верным по дороге к этому сказать пару слов, ведь мне посчастливилось узнать даму Нолаонт с лучшей стороны. Я поведала историю вашей, без сомнения, достойной оды любви – всё то, что баронесса Нолаонт сама рассказала мне в доме господина Аттсога.

«Ах ты дрянь! – возмутилась Маргарита. – Монашка она, лилия белоснежная… Волчица ты, а не нежный цветочек!»

– Благодарю, – невозмутимо кивнул Рагнер. – Вы, госпожа Тиодо, сберегли мне время и избавили это общество от опасных для него же домыслов.

– Прошу меня извинить еще раз, но не могу не спросить, – улыбалась белокурая, темноглазая красавица. – Каково же это, Ваша Светлость, пятнадцать дней стоять на коленях перед окном вдовы и рыданиями вымаливать ее благосклонность?

– Ну, – повеселели глаза Рагнера, – нам, рыцарям, к таким испытаниям, знаете ли, не привыкать. Я могу рыдать не только триаду – а столько, сколько потребуется: мог бы море наплакать, а то и океан. А на коленях рыцарю стоять перед прекрасной дамой – это, вообще, великая радость. Эх, так бы и жил под ее окошком, стенал себе вволю, рвал то утрами цветы, то ночами свои волосы! Но она, мой неприступный «Замок любви», строгая вдова под таким большим и серым покрывалом, что виднелся один молитвослов, она милосердно сжалилась надо мной, уж умиравшим от сердечных мук на ее крылечке! И у меня образовался денек для войны, какую я по-быстрому выиграл и всех победил, чтобы не всякими там ратными глупостями заниматься, а важным делом: стоять и дальше перед ней на коленях, ронять слезы, читать стихи, осыпать всё вокруг нее цветами и, конечно, играть ей на лютне!

«Люблю тебя, Рагнер, как же я тебя люблю!»

– Не знал, что вы играете на лютне, Ваша Светлость, – улыбался Арл.

– Ммм, мастерски, просто я стесняюсь. Но тебе сегодня могу наиграть, Арл, в твоем кабинете и наедине.

– С удовольствием послушаю, как вы музицируете, Ваша Светлость. А уж тем более посмотрел бы, как вы плачете, – не удержался Арл Флекхосог.

– Последнее вряд ли, Арл. Ты ведь старик, а не прекрасная дама.

– Что ж, и печальная мелодия лютни меня вполне обрадует. Любезно прошу всех к столу. Ксаночка, – посмотрел старик на внучку, – будешь сегодня моей госпожой?