Стоя в светлице, Маргарита доела пирог, на ощупь сходила в уборную, ненавидя всех и вся. Должно быть, за это ей пришла кара: уже во мраке спальни, среди разбросанных платьев, она пыталась найти сорочку – и, когда, справившись с этой архисложнейшей задачей, оборотилась от сундука, то запуталась ногой в шлейфе платья. Послышался треск рвущейся ткани, она сама упала, больно ударив бедро о каменный пол и продолжая держать в руках свою сорочку. А потом заплакала, лежа на полу, на спине, прижимая сорочку к лицу и всхлипывая в нее.
Вдруг зашумело в углу и блеснул свет – Рагнер вваливался спиной вперед через потайную дверцу, ведь его руки были заняты фонарем и бокалом. Маргарита быстро вытерла слезы и стала подниматься на ноги.
– Я решил, что раз ты на щеколду не закрылась, то не всё так плохо… – приближаясь, сказал он. – Похоже, ошибся… И чего ты опять ревешь?
– Ничего…
Она села на ступень подиума и стала распускать жгуты, что закрутила ей Соолма – всё равно они уже растрепались. Рагнер сел рядом.
– Послушай… Ольвор скоро уйдет в море, и я его нескоро увижу. Может, никогда не увижу, ведь в море всякое может быть, да и Ольвор – всего лишь человек, хоть и Ольвор. А чаша, тарелка… это чепуха. Завтра поедим вместе – и всё: женюсь на тебе тарелочно-чашечным супружеством.
– Не шути хоть сейчас… – утирала она щеки.
Рагнер попытался ее обнять, но Маргарита оттолкнула его руки.
– Не пошел за мной, даже слова не сказал, чтобы остановить, а ныне я нужна?!
– Так я должен был побегать за тобой и поумолять?
– Не знаю, – закрыла она лицо руками. – Но так тоже очень обидно.
Рагнер вздохнул и провел по коротким волосам растопыренной рукой, по привычке убирая пальцами волосы ото лба.
– Прости меня, ладно? Я сейчас серьезен. Прости, что забываю, что ты еще девчонка, – снова попытался он ее обнять. – Прости, в третий раз, но взрослые так себя не ведут.
Она сперва вырывалась из его объятий, но всё слабее, а потом затихла.
– Довольно, – прошептал Рагнер, целуя ее в висок. – Ты права в том, что сегодня я должен был больше времени быть с тобой, но Ольвор с Улы, а не повздорить тидианцу и улайцу непросто. И мне ненужно, чтобы он подрался в городе или замке да перебил тут насмерть кучу народа. Так что его надо развлекать чем-то. Правда, кажется, мирное занятие он себе уже нашел. Пусть гребет рыжими веслами к Железной Олзе и пробует там причалить.
– А Хельха? – буркнула Маргарита, прижатая щекой к мужской груди. – Она ему вслед платочком махала. У мужчин нет сердца!
– Нуу, помахать платочком – это сила, – кто устоит?
Маргарита ударила его кулачком по плечу.
– Хельха знала, за кого выходила, – это раз. А два – ничего у Ольвора не выйдет. Я тысячу золотых готов на Олзе поставить. А знаешь почему? – прошептал он ей на ухо. – Олзе в меня влюблена. А ты думаешь, почему она меня в детстве била? Тогда еще, чертовка, втрескалась. Так что ты меня поменьше колоти, а то мне понравится – и тебя ради Олзе брошу. В кулачных боях ей равных нет, ни одна дама с ней не сравнится…
– Просто надо было мне сказать, – спокойнее заговорила Маргарита. – Про Ольвора и про ваши драки.
– Не всегда выходит, как надо, – вздохнул Рагнер, разжимая руки и выпуская ее из своих объятий. – Хочешь похлебки? С чесноком, как ты любишь.
– А почему опять в бокале?
– Было удобнее нести, чем в чаше.
Через четыре с половиной минуты они полностью помирились.
Глава IX
Война
Корабли в Меридее делились в первую очередь на галеры и на парусники. Парусники – на «северян» и «южан», первые плавали под прямым парусом, вторые – под косым. Лодэтчане любили длинные, быстрые судна, бронтаянцы – вместительные, оттого их парусники напоминали бочки; аттардии предпочитали нечто среднее, но именно они впервые установили на парусник две мачты, вместо одной. После и санделианцы стали дополнять свои плоские галеры двумя косыми парусами. Теперь рождался новый вид судов: полноценные парусники, но с палубой для гребцов и портами для весел.