Три цветка и две ели. Первый том

– Когда передо мной склоняются столь прекрасные белые цветы, я сперва смущаюсь, после – зазнаюсь, – немного улыбаясь, произнес Рагнер, а потом сделал то, чего Маргарита никогда ранее не видела: он галантно и низко поклонился – почти припал на левое колено, как перед своей прекрасной дамой и госпожой. Ревность схватила Маргариту за сердце, сжала его, скрутила…

– «Лилия тиодо» – это же «белая лилия»? – выпрямляясь, уточнил Рагнер.

– Белоснежная! – резко поправил его Вьён, тоже как будто бы взревновавший. – Это слово означает не просто «белый» – а яркий, чистый и непорочный, – ослепительно-белый оттенок. В нашем языке нет точного перевода, ведь в королевстве Толидо, откуда прибыли господа Тиодо, снега нет вовсе. Тиодо́ – это божественно-белый, непогрешимый, девственный… цвет начала всего и вся, а не просто белый! Учиться ты, Рагнер, никогда не любил.

– А зачем, когда у меня есть ты? – весело ответил Рагнер. – Ну, моя очередь знакомить… Баронесса Нолаонт, – небрежно махнул он рукой в сторону Маргариты. – Я ее пленил в Лиисеме, терзал и мучил аж дней пятнадцать – и она не устояла! Кто бы устоял?! А затем мне пришлось волочь ее в Лодэнию, да здесь терзать ее и мучить – в шкафу заставляю почивать, змей на обед кушать да червей! Про рыбу в водоросли я, вообще, молчу!

«Убить бы тебя! – кипела про себя Маргарита. – Ненавижу тебя, Рагнер Раннор! И твои неуместные шуточки! Когда же ты нашутишься, наконец?! Она, значит, белая лилия, а я – червей кушаю?!»

Она не знала, что отвечать, и почувствовала, что розовеет в щеках.

– Да… – услышала она свой печальный голос. – Примерно так всё и было… и есть…

Рагнер, уже не улыбаясь, посмотрел на нее, понял, что снова ее обидел, и перестал шутить. Соолму он представил толидо́нцам как должно.

– Мона Криду, моя давняя и чтимая подруга, моя любимая сестра. Она нынче имеет должность врачевательницы в замке Ларгосц. Мона Криду, как и я, мы очень любим нашего бывшего воспитателя, нашего дорогого друга, господина Вьёна Аттсога, и ценим то, чему он нас учил. И если я целиком не стал Лодэтским Дьяволом, а нынче обратился к добру да раскаялся, то это благодаря ему тоже. И его негумну, каким он вечно меня попрекал!

Вьён закатил глаза, всплеснул руками и заговорил по-лодэтски:

– Негуманно! Не-гу-ман-но, а никакое не «негумно», Рагнер! Прости, Ваша Светлость, но ты – мой позор! Мало того, что я не смог вложить в твою голову человечность, сострадание и ценность великого дара – человеческой жизни, так ты даже слова «гуманность» не удосужился выучить! Нет, хищного зверя не переделать… А раз так, то надо тебя кормить – может, насытишься, перестанешь рычать и оскорблять моих гостей! Прошу, дорогие гости, будьте любезны, пройдемте к столу, – заговорил он по-меридиански.

В гостиной, на игровом столике, расставили пять мисок из ольхи для церемонии омовения рук. Вьён пригласил в пару Соолму, гневно прополоскал руки, а после Ирмина обошла миски. Рагнер же увидел невероятное – Вьён Аттсог молился! Опустив лицо в руки, он молился!

– Прости меня, дурака, я не хотел, – шепнул Рагнер Маргарите, когда они омывали руки. – В доме Вьёна живут по-простому. Видела, мне тоже дали нагоняя…

– Жаль, я ни слова не поняла, – буркнула Маргарита. – И за что тебя?

– За негумно.

– А что это такое?

– Да я и сам толком не знаю… Вроде как на гумне надо быть добрее. А я на гумно не хожу – я же герцог теперь. У меня для гумна землеробы есть. Может, землеробов за испорченное зерно нужно миловать? Пышно и долго их сжигать, а не позорно вешать на скорую руку? Что думаешь?

Маргарита пожала плечами: в «гумне» или «негумне» она столь же плохо разбиралась, как и в землеробах, ведь выросла в городе, а не в деревне.

________________

Гостиная и обеденная залы заслужили возглас Рагнера: «Старую берлогу не узнать!», да ответ Вьёна Аттсога, что за всё надо благодарить его гостью, госпожу Лилию Тиодо, ведь она искусная рукодельница и чиста всем своим естеством, а значит, и пылинки в доме не потерпит. Маргарита же нашла не одну пылинку! Пылинок бы хватило на добрую горсть! И то она углядела так мало, потому что из уважения к друзьям возлюбленного не уподоблялась своей тетке Клементине, не лезла в углы и не трясла оборками чепца!

Ее тетка сказала бы, что «к чисто́те» тут никого не приучили, хозяева своего жилища не убрали, а лишь «навиляли от лени» – и заставила бы их заново «натереть полов». Словом, лесной дом не выглядел ухоженным: темные и старомодные шпалеры стоило бы выбить (а лучше выбросить), в подушках для стульев заменить солому да хотя бы побелить стены, избавившись от сырых разводов на штукатурке. Зато радовали глаз просторные окна гостиной, новенькие красные портьеры из бархата да дубовая мебель (как и в замке Ларгосц, у Вьёна Аттсога всё было из дуба, дерева лодэтских королей). И резчик поработал на славу, а дамы этого дома снова нет – в ажурной вязи скопился вековой, жирно-пыльный налет от чада масляных светильников и сальных свечей.