Три Учебника Успеха (СИ)

Почему же именно "Гоголь"? Слово не совсем обычное, в какой-то мере редкое, запоминающееся, легко произносимое, звонкое, в силу этих свойств подходящее для подписания литературных произведений. Слово с хорошей энергетикой, "привязанное" к положительному зрительному образу; не исключено, что сам Николай Гоголь наблюдал плывущего гоголя, и этого увиденного им гоголя принял за знак. В пользу такого предположения свидетельствуют строки из "Тараса Бульбы": "Немалая река Днестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей, отмелей и глубокодонных мест; блестит речное зеркало, оглашенное звонким ячаньем лебедей, и гордый гоголь быстро несется по нем, и много куликов, краснозобых курухтанов и всяких иных птиц в тростниках и на прибрежьях". Несущийся по блестящему речному зеркалу гордый гоголь - не плохой образ. (У Максима Горького, например, в "Буревестнике", встречаются образы птиц: буревестник (тоже, кстати, гордый), гагары, пингвины... Но гоголь, несущийся по блестящему речному зеркалу, как-то вызывает больше симпатии...). Сработала энергетика имени: не без трудностей и проблем, но без каких-либо катастроф, довольно-таки гладко прожил Николай Гоголь свою успешную жизнь (сравним его с современниками А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым, например).

Если высказать предположение, что слово "гоголь" может подсознательно ассоциироваться (быть созвучным) слову "хохол", то, полагаю, Н. Гоголь не имел бы ничего против такой версии. ("...Хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок, большие и крепко накрахмаленные воротнички придавали совсем другую физиономию его лицу: нам показалось, что в нем было что-то хохлацкое и плутоватое" (См.: [Вересаев])).

21 мая 1842 года Н. Гоголь получил первые, в новеньких переплетах, экземпляры "Мертвых душ" [Труайя А. С. 365]. Может быть, появилось чувство, что жизнь удалась.

"Из дневниковой записи Марфы Стефановны от 17(29) июня 1845 г., мы узнаем подробности визита Гоголя к Сабининым. (...) "(...) Николай Васильевич Гоголь и граф Александр Петрович Толстой (...) пришли к отцу, и я в первый и последний раз видела знаменитого писателя. (...) Он приехал в Веймар, чтобы поговорить с моим отцом о своем желании поступить в монастырь. (...) Моей матери он подарил хромолитографию - вид Брюлевской террасы; она наклеила этот вид в свой альбом и попросила Гоголя подписаться под ним. Он долго ходил по комнате, наконец сел к столу и написал: "Совсем забыл свою фамилию; кажется, был когда-то Гоголем"". [Манн Ю. В. С. 725-726].

Подводились итоги земного - успешного - плавания гордого гоголя; кто знает, может быть, уходило из памяти земное, появлялись мысли о покойных предках, о фамилии "Яновский", записанной в церковной книге. (А может быть, в тайниках семейной памяти имелись какие-то сведения, не сохранившиеся на бумаге?).

Автор одной из подробных, добросовестных и доброжелательных биографий Н. Гоголя - Анри Труайя. О самом себе Анри Труайя оставил, в частности, следующие строки: "Сам того не сознавая, я стремился к тому, чтобы мое новое имя начиналось с буквы "Т", как и прежнее, и у меня выходило: Тарао, Тарасо, Троа... Я остановился на Труайя. Теперь нужно было получить одобрение Плона. Время не терпело, корректура ждала. Я бросился в телефонную кабину и, вызвав издателя, сообщил ему результаты моих изысканий. Поразмыслив минуту, он одобрил Труайя, но потребовал ради фонетического благозвучия изменить и имя. "Лев Труайя! Тяжело, глухо, - сказал он. - Совершенно не звучит". По его мнению, мне нужно было имя с буквой "i" посередине, чтобы звучность была более четкой. В полной растерянности я назвал первое попавшееся: "Ну, тогда Анри". Он согласился: "Анри Труайя! Неплохо. Ну что ж, пусть будет Анри Труайя". С яростью в сердце я повесил трубку. Вот так телефонная будка стала местом моего второго рождения. Сначала я изменил национальность, затем - имя. Осталось ли ещё хоть что-нибудь подлинное во мне? Мои родители, звавшие меня "Лев" со дня моего рождения, с большим трудом называли меня потом Анри. Я сам долго не мог привыкнуть к моему второму "я", и прошло много времени, прежде чем я обратился с просьбой официально изменить моё имя и фамилию. Теперь я по документам - Анри Труайя, но Лев Тарасов по-прежнему живет во мне: сжавшись в комочек, он сладко спит в самых потаенных глубинах моей души" ["Анри Труайя"].

Если вернуться к долгому хождению Гоголя по комнате, перед тем как он сделал надпись в альбоме под видом Брюлевской террасы... Может быть, и никем не опороченная - вроде бы - фамилия "Яновский" сладко спала где-то в самых потаенных глубинах его души. Если его запись ("Совсем забыл свою фамилию; кажется, был когда-то Гоголем") прочитать буквально, то такое предположение будет допустимым (фамилию совсем забыл, а когда-то звался Гоголем).