Три узды

Эльза не сочла нужным запираться после моего бегства, и я проник в квартиру без особых препон, – разве что шумно опрокинул вешалку у входа. Никто не выглянул на грохот, и я двинулся на тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под двери спальни. Значит, не спит? Я неловко надавил на ручку всем телом, запутался в своих туфлях, и чуть не свалившись, оказался в комнате.

Сначала я ничего не понял в ярком электрическом сиянии – отвыкшие на уличной темноте глаза никак не давали цельного изображения, выхватывая только разрозненные подробности. Кружевные трусики на полу, испачканное белье, голые ноги почему-то прямо перед моим носом. Потом вдруг кто-то словно совместил куски расколотого витража вместе, и я оцепенел от гулкого ощущения непоправимой беды.

На потолочном крюке, в лучах расставленных по полу ламп, висела мертвая Эльза. В ее ставшую невероятно длинной шею острой струной впилась веревка; безгрудое, с торчащими ребрами тело покрылось старушечьими пятнами, синие жилистые ляжки мокро блестели, а под вытянувшимися вниз, огромными, будто заячьими, ступнями расплывалась на простыне темная лужа. В спасительном приступе отчаянного цинизма я вдруг осознал, насколько она на самом деле стара, и с содроганием вспомнил о том, как целовал эти уродливо костистые ноги, эти лягушачьи глаза, эти синюшные, вывернутые губы… Господи, да о чем я думаю! – ужаснулся я.

Потом случилось вовсе невыносимое: тишину распорол трубный, марсианский, совершенно потусторонний звук, и я свалился на четвереньки, вообразив, что озлобленная Элина душа с ревом заносит надо мной карающий меч, но оказалось, что это просто пузырями отходят посмертные газы, и, сообразив в чем дело, дальше я не думал уже ни о чем. Мучительно суча ногами, я пополз к выходу. Куда угодно, лишь бы подальше от этого чудовищного шаржа на женщину, одно прикосновение к которой когда-то было для меня бескрайним счастьем.

Не знаю, что было потом. Несколько часов полностью выпали из моей жизни.

Очнулся я, лежа на земле в мокрых кустах. Меня всего трясло от озноба, голова раскалывалась, к горлу подкатывала томительная тошнота. Дождь барабанил струями по спине, свободно затекал за шиворот, но сначала я даже не почувствовал этого – настолько пропиталось водой все вокруг. Кажется, я умудрился заснуть – и этот обморочный сон, черт бы его побрал, вернул моим мыслям какое-то подобие четкости. Я сразу же, словно и не закрывал глаз, вспомнил все произошедшее. Похмелье, вместо того чтобы привычно застилать чувства кислой пеленой, наоборот, усилило их, заставляя прокручивать про себя один и тот же гудящий рефрен. Это я, я убил ее – уткнувшись головой в холодную траву, повторял я. Если бы я, мудак и убийца, ответил хотя бы на один ее призыв… если бы я дал себе труд достать палец из жопы и отправить лишь крохотный смайлик – она была бы жива, жива, жива! Нелюбимая, несчастливая, с мозгами набекрень, но живая… Я один виноват во всем.

Кряхтя, я поднялся на колени и оскальзываясь, хватаясь за ветки, осыпающие меня ледяным душем, выбрался из кустов. Где я? Дорожки, раскисшие клумбы… это был все тот же проклятый университетский парк. Я сделал еще шаг вперед и тут же полетел вниз, шипя от боли – в темноте запнулся о деревянную скамейку. Ну что же, раз так, то можно присесть и отдохнуть – на то, чтобы двигаться дальше, не было никаких сил.

Прошло несколько минут, заполненных все тем же механическим покаянием, и постепенно я начал приходить в себя. Я вдруг понял, что сижу на той самой лавке, где мы целовались с Элей – но уже не ужаснулся, а только горько улыбнулся. Прости, Зая, теперь тебя тоже нет… а я пока здесь.

Зазвонил телефон. Удивительно, как он был до сих пор жив – я был настолько переполнен дождевой водой, словно еще раз искупался в Стасовом бассейне. Зачем звонят? Кто решил достать меня посреди ночи? Не ожидая ничего, с бездушным оцепенением фаталиста, я вынул трубку. Это был Эльдар. Сначала я подумал что-то вроде: о Боже, бедный мой мальчик, еще и тебя мне успокаивать… но оказалось, что у Вселенной осталось еще достаточно шпилек в рукаве, чтобы продолжать загонять их мне под кожу.

– Привет, – просипел я. – Послушай, я знаю, что тебе сейчас…

– Максим Викторович! – звенящим, поставленным голосом отчеканил он. – Я обвиняю вас в убийстве моей матери, Эльзы Владимировны Исмаиловой.

– Да, – печально вздохнул я, – ты прав. Так и есть. Но, знаешь ли…

– Значит, вы сознаетесь в том, что изнасиловали Исмаилову, убили ее, а затем попытались инсценировать самоубийство?

– Э-э-э… – ошеломленно протянул я. Такая интерпретация событий до сих пор не приходила мне в голову.

– Отвечайте! – потребовал Эльдар.

– Нет, – пролепетал я. – Нет! Все не так!..